Илья Клаз - Белая Русь [Роман]

Ксендз Халевский стоял, скрестив на груди руки. О, если б была его сила — заклял именем всевышнего этот бунтарский край, проклял на веки вечные весь род до десятого колена, силой господа и меча покорил схизматиков. Он долго и пристально смотрел на Луку Ельского, и тот почувствовал этот взгляд. Раскрыл дверь и крикнул слугам:

— Капрала Жабицкого зовите!

Тот появился без промедления.

— Поскачешь с письмом в Несвиж. Чтоб отдал в руки ясновельможного пана гетмана Януша Радзивилла.

Войт Лука Ельский ушел к себе в кабинет, грузно опустился в кресло, придвинул чернила и бумагу. Прикрыв глаза ладонью, долго собирался с мыслями. А они, как назло, текли рассеянные и обрывистые. Начал с графа Гинцеля, а потом строчку за строчкой о положении в крае. Писал осторожно, сдержанно, ибо понимал, что гетман Януш Радзивилл не хуже знает, что теперь деется на Белой Руси. Все же осмелился предостеречь гетмана: если сейчас не покончить с Гаркушей, Небабой и прочими харцизками, то будет полыхать край в огне. А это, бесспорно, осложнит положение коронного войска на Украине, ибо ударить по Хмелю с севера, как это мыслят в Верховном трибунале и депутаты сейма, не будет никакой возможности.

Письмо получилось длинное, деловое. Прочел его вслух и остался доволен. Ждать, пока просохнут чернила, не хотел. Посыпал песком, связал волосом, поставил печать и приказал прислать капрала. На дворе смеркалось. Подумал: посылать ли на ночь? Теперь и ночью дороги опасны. Но ответил себе: немедля! Скакать ночь и день!..

Письмо пинского войта Луки Ельского гетман Януш Радзивилл прочел, скомкал и стиснул в жестком кулаке так, что побелели пальцы. Бросил бумагу на стол: пинская крыса будет писать и говорить, что надобно делать! Подробное же письмо получил днями от воеводы из Слуцка. Гетман насупил седые брови, и под худыми щеками заходили мускулистые желваки. Эти два вислоухих пана считают своим правом подсказывать ему и давать какие-то советы. Знает гетман, что письма эти не последние. Возле Чечерска объявился еще один схизматик, посланный Хмельницким, — атаман Кривошапка. В коротком бою он разбил отряд пана Горского. Как удалось поганому Кривошапке саблями одолеть отряд, вооруженный мушкетами и двумя легкими кулевринами, было пока загадкой. Гетман строил всякие предположения. Был склонен даже к тому, что Хмель подкупил сотню татар и те подкрались на рассвете к спящему лагерю. Разбив Горского, Кривошапка пошел на Чериков и почти без боя взял его. К схизмату, как мухи на мед, слетается чернь. Теперь вор Кривошапка бродит возле Могилева. Но гетман спокоен: черкасам Могилева не взять. Зато казацкий загон объявился под Туровом. Черкасы вместе с чернью обложили Слуцк. Висят тучи над Бобруйском и Меньском.

Не хочет больше думать Януш Радзивилл ни о казаках, ни о сенаторах, ни о черни. Вышел из кабинета и через голубой зал побрел сам не зная куда. Остановился у балкона. Через раскрытые двери видна бриллиантовая гладь озера и канал, что разделяет дворец и крепость. «Не посмеют… им не одолеть…» — прошептал гетман, на мгновение представив казацких коней, скачущих вдоль крепостного рва. Прилила к голове кровь, стало жарко: на всякое могут решиться черкасы. Грохнул дверями балкона и, ступая по мягким коврам, прошел в кунсткамеру. Покосился на картины, писанные маслом. Они висят здесь уже не один десяток лет. Некоторые привезены из Италии неизвестно кем и когда, некоторые из Голландии. На полотнах баталии, и рыцари, и кустистые деревья, под которыми пасутся барашки… Смотреть на все это не хотел. Носком сапога толкнул двери, и сразу успокоилось сердце. Застыла неподвижно, как часовой, бронзовая фигура рыцаря, одетого в доспехи. Сверкающий щит острием касался пола, а к ноге приставлен овальный меч, прошитый железными заклепками и разрисованный дивной насечкой. Возле фигуры рыцаря на оленьих рогах подвешены мушкеты и пистоли, кремневые колесные и ударные, отделанные серебром и дорогой чеканкой. Висят две пистоли с золочеными рукоятками. Одна была за поясом короля Речи Посполитой Владислава XV, вторая у английского короля Карла I. Висят охотничьи мушкеты. А рядом — чучело медведя с раскрытой пастью. Медведь огромный. Такие редко встречаются в здешних лесах. Охота на них трудная. И все же какая прелесть идти на зверя с мушкетом! Вышел из зала почти бегом, пролетел пять комнат и крикнул слуге:

— Зови в замок!.. — приложил палец к виску: кого же звать? — Хорунжего Гонсевского, зови главного писаря и этого… что привез письмо… капрала… Жабицкого. Пойду на охоту.

Через час из замка выехал на гнедом иноходце гетман Януш Радзивилл. Он был одет в короткий малиновый доломан с отделкой из черного бархата, высокие сафьяновые сапоги с серебряными шпорами. За плечом мушкет, а в руке длинный ременный кнут со свинчаткой на конце. Рядом с ним ехал хорунжий пан Гонсевский, поодаль капрал Жабицкий, псари с рожками, за которыми тащилось с полсотни злющих гончих псов.

Жабицкий качался в седле, с недоумением поглядывал на сухую и сутулую спину гетмана. Не мог понять, неужто у ясновельможного гетмана есть такая надобность в охоте именно сейчас, когда горит земля под копытами боевых коней? Может быть, казацкие загоны потому гуляют, что полки с пушками стоят здесь, у Несвижа? И нет причины гетману беспокоиться. Жабицкий верит гетману и пану войту пинскому Луке Ельскому, что с первого пушечного выстрела разбежится чернь.

Ехали молодым лесом. Пряный аромат сосны кружил голову. Дышалось легко, хоть воздух был теплый и густой. Над головой на все лады свистели птицы. Гетман Януш Радзивилл не разговаривал, поглядывал по сторонам на бархатно-зеленые вершины сосен и пощелкивал кнутовищем по сапогу.

Давно ускакали вперед загонщики с собаками, и где-то далеко, то справа, то слева, и впереди слышался хриповатый лай. Выехали к большому лугу, окруженному лесом. Здесь и стали ожидать загонщиков. Лай то приближался, то уходил и совсем пропадал за стеной леса.

— Гонят, ваша ясновельможность, — заметил хорунжий пан Гонсевский и, вытянув шею, замер в седле.

— Обождем, — проронил гетман. Он снял мушкет, но, передумав, отдал его слуге. Поднял кнут. — Вот этим попробую…

— От так, ваша ясновельможность, — одобрил Гонсевский.

Хорунжий пан Александр Гонсевский уже не молод. Седина давно лежит на его длинной, угловатой голове. И несмотря на то, что хорунжему шестьдесят, он удивительно бодр, в седле сидит крепко и, самое важное, что особенно ценит гетман, трезв умом и острословен. Особо Януш Радзивилл ценит храбрость хорунжего. Тридцать лет назад он лихо сражался с русскими войсками у Смоленска и не менее храбр был в бою с войском шведского генерала Горна. Шведов Гонсевский разбил. Теперь, когда стало неспокойно в крае, гетман Януш Радзивилл возлагал большие надежды на хорунжего.