Владимир Бурцев - В погоне за провокаторами

Среди охранников мой призыв поселял недоверие друг к ДРУГУ.

Бакай об Азефе — Встреча Бакая с Ратаевым — Свидание Бакая с Донцовым в Германии — Поездка Азефа в Варшаву в 1904 г. — Ложное обвинение охранниками Леоновича

Ко мне в редакцию «Былого» в Париже ежедневно приходил Бакай. Я его часами подробно расспрашивал о деятельности охранных отделений; в его рассказах я старался уловить все, что так или иначе могло быть полезным для разоблачения Азефа. О своих обвинениях Азефа я по различным соображениям долго не говорил Бакаю и даже до поры до времени при нем не произносил имени Азефа.

Но однажды я просил Бакая рассказать мне то, что в охранке известно о Чернове, Натансоне и других видных эсэрах; среди них я упомянул имя Азефа.

Бакай обстоятельно мне ответил о Чернове, Натансоне, но когда я упомянул об Азефе, он сказал:

— Азефа я не знаю!

Я ему сказал, что он — эсэр.

— Нет, я такого имени не слышал! — ответил он мне.

Меня это поразило, и я замолчал. На следующий день я снова как бы случайно вернулся к Азефу и сказал Бакаю:

— Как это Вы не знаете Азефа? Он очень видный эсэр. Его, несомненно, полиция разыскивает!

Бакай как-то недоверчиво выслушал меня и еще раз повторил:

— Нет, такой фамилии я не слышал! У нас о нем никогда не было разговора! Его у нас не разыскивали!

Еще через день, подумав, я решил еще прямее сказать Бакаю об Азефе.

— Как же Вы, — сказал я Бакаю, — не знаете об Азефе? Он не только видный эсэр, но он — глава Боевой Организации!

— Странно — сказал, задумавшись, Бакай. — Но может, Вы, Владимир Львович, смеетесь надо мной? Или, может быть, конспирируете? Мне не знать главу Боевой Организации — это значит все равно, что не знать фамилии директора департамента полиции!

Бакай, очевидно, думал, что я выпытываю его и для чего-нибудь говорю ему о каком-то несуществующем Азефе. Тогда я решился до конца быть откровенным с Бакаем:

— Нет, Азеф — именно социалист-революционер. Это он — глава Боевой Организации. Это — тот, кого я уже целый год обвиняю в том, что он — главный агент-провокатор среди социалистов-революционеров.

Тогда Бакай сразу оживился и сказал мне:

— Да Вы давно бы мне это сказали! Если Азеф видный социалист-революционер, да еще глава Боевой Организации, действующей много лет подряд, близкий человек для Чернова, Гершуни и Натансона, и у нас о нем не разговаривают и его не разыскивают, это значит: он — наш сотрудник!

Бакай, даже когда говорил со мной о департаменте полиции, охранниках и т. д., никогда не мог отделаться от слов: «мы», «у нас», «наши сотрудники» и т. д.

Я подробно рассказал Бакаю все главное, что знал об Азефе. Он внимательно выслушал меня и в конце нашего разговора категорически заявил, что теперь для него Азеф — провокатор и что в этом не может быть никакого сомнения.

Выслушав Бакая, я в свою очередь вполне согласился с тем, что он прав. Если бы департамент полиции действительно разыскивал Азефа, то он, Бакай, не мог бы не знать его имени. Если же Азефа не разыскивали, значит им не надо было его разыскивать, так как он был их агент.

Затем мы с Бакаем установили, что все имевшиеся до сих пор у нас сведения о существовании какого-то крупного провокатора среди социал-революционеров — Раскина — могут относиться именно к Азефу.

С этого дня в продолжение целых месяцев мы с Бакаем обсуждали все, касающееся Азефа, и старались подыскать все новые и новые, хотя бы косвенные улики для его изобличения.

В Париже, в отставке, жил известный охранник Ратаев, бывший заведующий заграничной агентурой, кто не мог не знать всей правды об Азефе.

Я послал Бакая к Ратаеву, кого он знал по службе в департаменте полиции, чтобы, если Ратаев его примет, постараться как-нибудь свести разговор к Азефу. Мы долго обдумывали с Бакаем, что и как ему говорить с Ратаевым.

Ратаев принял Бакая. В разговоре с ним Бакай, смеясь, как бы между прочим, как это и было у нас условлено, сказал Ратаеву:

— А какой вам удар готовит Бурцев! Он хочет разоблачить вашего главного эсэровского агента Азефа!

— Какого Азефа? — несколько смущенно спросил Ратаев — Никакого Азефа я не знаю!

Потом по какому-то поводу Бакай упомянул о тяжелом положении жены Азефа, в виду обвинения ее мужа.

— Так неужели Бурцев и жену Азефа обвиняет в провокации? — спросил Бакая Ратаев.

Бакай сказал Ратаеву, что я обвиняю только Азефа, а не его жену. Ратаев еще раз смущенно повторил:

— Нет, никакого Азефа я не знаю!

Когда Бакай вернулся от Ратаева, я просил его в мельчайших подробностях припомнить мне весь свой разговор с ним. Мы долго комментировали каждое слова Ратаева.

Для обоих нас было вне сомнения, что Ратаев не мог не знать Азефа или как своего агента, или как революционера и что, если он отказывался незнанием Азефа, то лишь для того, чтобы спасти его. Если бы я ошибался в своих обвинениях Азефа, Ратаев, конечно, воспользовался бы случаем и со своей стороны что-нибудь через Бакая подсказал мне, что еще более могло бы убедить меня в том, что Азеф — агент.

В ответ на свои письма в Россию Бакай получил, между прочим, письма еще от одного из своих знакомых, Донцова, служившего тогда в виленском охранном отделении.

Из его писем так же, как и из писем Доброскока, ясно было, что он пишет Бакаю под диктовку своего начальства. Донцов не соглашался приехать в Париж, а предложил, чтобы я приехал повидаться с ним в Берлин. Я понял, что это ловушка, но ответил, что согласен и приеду туда вместе с Бакаем. К назначенному времени в Германию выехал один Бакай с моими инструкциями. Около отеля, в котором было у него назначено свидание с Донцовым, Бакай сразу заметил слежку. Ловушка была, очевидно, устроена совместно русской и немецкой полициями в виду возможного моего приезда и приезда Бакая.

Бакай не показал вида Донцову, что он понял, что ему устроена ловушка, и стал беседовать с ним.

На прямой вопрос об Азефе Донцов отозвался незнанием даже этой фамилии и затем, очевидно, по сделанным ему указаниям, стал рассказывать о провокаторах явно ложные вещи, чтобы навести меня на ложный след.

Когда Донцов кончил свой рассказ, Бакай прямо ему сказал, что все, что он говорил, — неправда, что он подослан к нам охранниками, что даже из его слов видно, что Азеф — провокатор. Затем Бакай от моего имени заявил Донцову, что я в любое время готов встретиться с ним в Париже и устрою его, если он скажет правду об охранке.

Донцов продолжал уверять, но уже только для виду, что его начальство не знает о его поездке, а кончил тем, что сказал, и на этот раз совершенно искренно, что если бы ему было хорошо заплачено, то он сложил бы в чемоданы все документы своего охранного отделения… и приехал бы ко мне в Париж.