Борис Костюковский - Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

— А я думал, что умру, только не знал, как мне умереть, — сказал он простодушно. — От голода умирать очень мучительно.

Михаил Иванович собрался было поговорить с мальчиком по душам, но тут пожаловал сам Банников-отец. Он поздоровался и, терзая в руках фуражку, сказал сыну:

— Иван, пойдем домой. Что людям-то надоедать.

— Ну зачем вы так, — перебила его Мария Андреевна. — Мы всегда рады Ванюше.

— За доброе слово спасибо вам, но у него свой дом есть. Пойдем, сын, чай мы не чужие. Разберемся сами. Я тебя обидел, я тебя и пожалею… Хорошо, хорошо. Пускай по-твоему будет. Жалости не хочешь? Так я тебя понимаю. Так это не я тебя обидел, а водка проклятая. Что ты хочешь услышать от меня? Скажи — я исполню. Ваня вдруг чего-то испугался.

— Нет, нет, — заторопился он. — Ничего не надо. Пойдем домой. — Он был бледен, у него дрожали губы.

Когда Банниковы ушли, Мария Андреевна сказала, думая о Ванюше:

— Какая тонкая и какая ранимая натура!

— Да, трудновато ему придется в этой жизни.

Назавтра, будто ничего не случилось, Ванюша пришел к Васильевым и рассказал о том, что в Красный Яр приехал какой-то студент из армян и что зовут этого студента Ашот. Он очень интересовался учителем Васильевым.

Васильевы переглянулись, и Мария поняла мужа. Выяснив, где остановился Ашот, она сразу же отправилась к нему.

— А разве вы не присяжный поверенный? — спросил Иван.

— Да. Но я еще и учитель.

Как же вымахал этот недавний гимназист! Словно подсолнух на солнце. По-прежнему отливала перламутровым блеском его черная шевелюра, по-прежнему светились любопытные, влюбленные в жизнь глаза.

После гимназии Ашот поступил в университет, и именно на юридический факультет. Михаил Иванович рассказал, как необычно получил он юридическое образование, как стал присяжным поверенным, и Ашот не без нотки зависти заметил:

— Легко вам науки даются…

— Легко? Я их, друг мой, всю жизнь штудирую… А экзамен выдержать, согласись, дело формальное…

Много новостей узнал от Ашота Васильев. Мария видела, как загорелись глаза мужа, с какой жадностью поглощал он все, что рассказывал Анют. Нет, не свернул юноша с пути революционной борьбы, ссылка в здешние места тому свидетельство. В университете он близко сошелся с большевиками, принял участие в конференции по созыву очередного съезда и был арестован вместе с другими делегатами.

Баку Ашот не навещал уже три года, и сведения его для Михаила Ивановича были не новыми. Зато за короткое время пребывания в Красном Яре он успел узнать многое: и то, что библиотека здесь никчемная, городские заправилы отдали ее на попечение владельцу трактира, и то, что местный пристав — человек более или менее покладистый, что местный любительский кружок драматического искусства собирается поставить спектакль «Дети Ванюшина».

— Кто же им руководит? — спросила Мария.

— Я, — ответил Ашот.

— Ого! — вырвалось у Васильева. — Ведь это сложно.

— Зато важно. Дикие нравы красноярских купцов известны широко. Обирают бедных рыболовов нещадно. Может, вы поможете мне, Михаил Иванович? Помню, вы о театре даже статьи писали… А вместе с вами мы бы такой спектакль закатили…

— Подумаю, — ответил Михаил. — В этом есть что-то заманчивое.

О ссыльных Ашот говорил сдержанно; здесь, в Красном Яре, соратников по борьбе не оказалось. Зато об астраханских ссыльных ему было известно немало.

Ашот сказал:

— Здесь, в Астрахани, Нариманов.

Михаил Иванович еще с бакинских времен хорошо знал Нариманова, автора известного романа «Бахадур и Сона», пьесы «Надир-шах» и многих других произведений.

Нариман-бек, как называли его мусульмане, уже немолодой человек (шел ему тогда четвертый десяток), был студентом медицинского факультета в Одессе. И в то же время уже известным литератором.

Роман «Бахадур и Сона», написанный в конце прошлого века, свидетельствовал о прогрессивных взглядах Нариманова: трагедия азербайджанского юноши Бахадура и армянской девушки Соны, разлученных националистическими предрассудками родителей, была написана ярко и страстно. Привлекало в этой книге то, что ее герой — студент Бахадур — не пассивная жертва национальной вражды, он борется против нее, он стремится разорвать ее ужасные цепи.

Знал Михаил Иванович и о том, что Нариманов первым перевел на азербайджанский язык гоголевского «Ревизора», что он автор «Самоучителя русского языка» для азербайджанского населения.

Познакомился с Наримановым Михаил Иванович случайно — во время летних каникул. Нариманов выступал в Баку с лекцией, и Васильев вместе с Марией решили послушать ее. Лекция, как и сам Нариманов, как и все, что он о нем знал, произвела на Васильева глубокое впечатление. Нариманов выглядел весьма внушительно и в студенческом мундире: бородка и усы, отчетливо заметные залысины, чуть прищуренные проницательные глаза под длинными бровями делали внешность этого человека утонченной, аристократичной. Говорил он о необходимости бороться за права трудящихся, за свободу и просвещение своего народа.

Да, это, несомненно, яркая, колоритная фигура. И Васильев ощутил потребность встретиться с ним, поговорить.

После лекции он представился Нариманову. Оказывается, фамилия учителя Васильева была знакома ему.

— Я в курсе всех бакинских дел, — сказал он, — и кроме того, учитель учителя видит издалека. Я ведь тоже учительствовал, правда не в городе, а в Кызыл-Аджили — есть в Грузии такое азербайджанское село…

Он говорил на чистом русском языке, почти без акцента, и это тоже показалось Михаилу Ивановичу удивительным. Он сказал об этом Нариманову.

— Я ведь написал самоучитель русского языка, — улыбнулся Нариманов. — Впрочем, надеюсь, это не все, что вы хотели сказать мне о лекции…

Михаил Иванович не отрицал. Да, лекция его очень заинтересовала, прежде всего тем, что Нариманов глубоко знает жизнь своего народа, понимает его беды и нужды…

— Но самое главное, вы знаете, каким путем идти вашему народу, с кем и с чем бороться. Именно царский режим — вот главный враг народов Кавказа…

Михаил Иванович сделал паузу, как бы недоговаривая чего-то.

— Я вас слушаю, коллега, мне интересно знать все, что вы думаете…

Мария, присутствовавшая при этом разговоре, взяла мужа за руку.

— Нариман Наджафович, нам просто очень понравилась ваша лекция.

— Ценю вашу деликатность. Но ваш муж думает иначе.

— Да, это так, не буду и не могу скрывать. Я марксист, и, если в такой содержательной лекции ничего не говорится о классовой борьбе, о классовой сущности национальной розни, о том, что эта рознь выгодна одним классам и вредна другим, я перестаю понимать лектора.

— Но ведь это подразумевается, — пробовала вступиться за лектора Мария.