Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Орловцев молча взял тетрадку и вещи брата, шатаясь, вышел из палаты на улицу.

«Как я об этом скажу родителям, как?..» — Он шёл по улочке литовского городка, не разбирая дороги, огромный колокол гудел в его голове. Неизвестно, сколько времени прошло, пока он блуждал по городку. Когда пришёл в себя, увидел, что стоит у ограды православного храма. Повинуясь внутреннему голосу, зашёл внутрь, обошёл храм, надолго остановился возле иконы Божьей Матери. Шептал молитву, самую первую, которую выучил в детстве вместе с матерью. Облегчение не наступало, и он неподвижно продолжал стоять у иконы. К нему подошёл священник, удивленный долгим молитвенным стоянием офицера.

— Сын мой, что у вас случилось? Расскажите мне, помолимся вместе.

Голос священника и весь его облик располагали к себе. Орловцев, сам удивляясь своей откровенности, рассказал ему о гибели брата, о родителях, которым он не может решиться написать, о своем бессилии. Священника звали отец Александр Боярский. Он учился в Петербургской духовной академии в то же самое время, что и Орловцев в Николаевской военной академии. Доверительный разговор между ними шёл долго, и к концу его Орловцев почувствовал облегчение. Горе осталось, но обжигающее отчаяние ушло. Душа словно освободилась от тяжкого груза. На прощание отец Александр снова подвёл офицера к иконе Богородицы, и они зажгли свечи перед святым образом.

Из церкви Орловцев отправился в штаб. Война продолжалась. Германская граница осталась за спиной, хотя и была совсем рядом. Но сейчас он был дома, только теперь дом осиротел, в доме этом не было его брата.

Глубокой ночью генерал Ренненкампф закончил обсуждать с офицерами штаба ход отступления армии из Восточной Пруссии. Молча встал, показывая, что совещание закончено. Без сопровождающего он тяжело поднялся на второй этаж, в свой гостиничный номер, плотно закрыл за собою дверь, впервые за долгий день оставшись один. Окончательное решение об эвакуации штаба за пределы Восточной Пруссии он принял накануне, тянуть дальше было нельзя. Завтра утром они отправятся на восток. Он ещё не знал, ехать ли через Гумбиннен или Гольдап. Что ж, решение примет в последний момент, в очередной раз доверившись своей интуиции. А сейчас надо раздеться и заснуть хотя бы на несколько часов. Постель была свежей и удобной, но тяжёлые мысли отгоняли сон.

Как так случилось, что он, уже ощутивший себя победителем, теперь должен спешно отступать? Какой злой рок вмешался в события? В апреле ему исполнилось шестьдесят лет, и эта месяц назад начавшаяся война была его войной. Самой судьбой он был предназначен стать победителем в этой войне, снискать себе славу нового Суворова. Он знал вкус жестокой силы, горечь и сладость власти и побед. Но победы эти случались не в значительных боях с противником, а то и вовсе в подавлении беспорядков на востоке империи. Он уничтожал и подчинял, он вёл полки и добивался признания во дворцах. Он знал жизнь с разных сторон, был аскетичен, но чаще расточителен, бывал сластолюбив, но бывал и сдержан. При этом всегда стремился предусмотреть всё, обезопасить себя не только от противника, но и от военного и дворцового начальства. А начальство это порой страшнее противника на поле битвы. После победы 20 августа в сражении под Гумбинненом его чествовали в Вильно как великого полководца.

И вот теперь он отступает.

Его напарник, командующий 2-й армией Самсонов, и вовсе сгубил свою армию и застрелился. А он вынужден экстренно маневрировать, спасая свою армию от фланговых охватов немцев. Отступать — другого выхода нет!

Когда барон Ренненкампф думал о себе, в его сознании до сих пор по-прежнему возникало имя Пауль. Так звали его в первые шестнадцать лет жизни в родительском имении в Эстляндии, вплоть до его поступления на службу унтер-офицером в Беломорский полк. Тогда и пришло к нему имя Павел, пришло и вытеснило детское имя. Но имя это внутри его осталось и продолжало жить — детское и беззащитное — Пауль. Как давно это было! В 1870 году он покинул родительский дом. Семья его была связана с Россией с XVII века. Среди предков его генералы и учёные, градоначальники, успешные промышленники и землевладельцы. Жаль, что отец дослужился только до чина ротмистра. Но он — Пауль — всё наверстал: теперь он — генерал-адъютант Свиты императора, командующий армией, одна из главных фигур в войне с Германией на Северо-Западном фронте. Он сам добился всего и никому не даст втоптать себя в грязь. Но, несмотря на все победы, карьерные взлёты и падения, он продолжал чувствовать себя Паулем — беззащитным ребёнком. Желая избавиться от этого чувства, он частенько принимал излишне жестокие решения, постоянно демонстрируя всем свою мужественность и решимость. Он знал за собой эту слабость, но выбора не было: его образ — решительный, жёсткий, смелый генерал, и отступать от него нельзя. На самом деле сердце его замирало, стоило ему только представить последствия своих неудач, тем более поражений. И всё это он, маленький Пауль, должен был постоянно тайком преодолевать в себе, создавая пространство для проявления мужественности боевого генерала.

Генерала он получил ещё в августе 1900 года, в начале Китайской кампании. Да что генерала — два Георгия за личную храбрость! Что значит храбрость для генерала? Пожалуй, это скорее решительность и точный расчёт. Японскую войну он прошёл с ранением, полученным в сражении при Ляояне, дважды награждался золотым оружием. После Японской войны долго служил в Виленском военном округе, и командование 1-й армией досталось ему по праву. Да он сам её и сформировал, эту армию. Причём в кратчайшие сроки, предписанные планом мобилизации. Он славно командовал в Вильно 3-м корпусом. Сделал его лучшим в России. С него и ушёл на должность командующего округом, передав корпус генералу Епанчину. Начальником штаба корпуса остался опытный и знающий генерал Чагин. Все части Виленского округа, вошедшие в его армию, он знал досконально и управлял ими умело и решительно. Только пришлая кавалерия, особенно сводный кавалерийский корпус хана Нахичеванского, бестолково болталась, как дерьмо в проруби, по северо-восточной части провинции. Кавалерия, кавалерия! Он сам отчаянный кавалерист, а как следует впрячь кавалерийские части в решение задач армии так и не смог. Хан, да и генерал Алиев, имели в Ставке и в царском дворце связи не меньшие, чем он. И обращались туда напрямую, через его голову.

Он открыл глаза и сел на кровати. Что с ним будет после отступления? Наверняка недоброжелатели во главе с военным министром Сухомлиновым затеют следствие. Да и командующий фронтом генерал Жилинский не замедлит спихнуть на него полный провал Северо-Западного фронта. Что станется с его женой и детьми? Сейчас они в Вильно, жена помогает раненым и солдатским вдовам. Что будет дальше? Как же всё это несчастье произошло? Как? Он так успешно провел формирование армии, вовремя вывел части к границе и удачно начал наступление в Восточной Пруссии. А победу в сражении под Гумбинненом все расценивали как большой успех! Что же случилось? Может, причина в том, что тогда, 20 августа, он перестраховался и отпустил разбитых германцев без преследования? Не доверился своему же испытанному 3-му корпусу и его командирам, уже давшим приказ на решительную атаку бегущего врага? Он испугался, не стал рисковать и остановил лавину русских войск. А ведь это был его шанс проскочить на плечах противника к Висле. И испугался он не немецких генералов, а своих же начальников — паркетника Жилинского и Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, который его явно недолюбливал.