Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Колонна машин штаба армии добралась до Гумбиннена поздним вечером. Город был притихшим и мрачным. Часть служб осталась в городе на ночь. Командующему вручили несколько срочных депеш. Прочитав их, он провёл короткое совещание, оценил обстановку как рискованную и принял решение немедленно ехать дальше до Эйдкунена и затем через границу в Вержболово. В штабе точно не знали, свободна ли дорога на Эйдкунен или нет, но командующий верил, что проехать можно, а медлить никак нельзя.

Не то чтобы он боялся за свою жизнь, для него смерть входила в привычный набор событий на войне. Иногда он сам удивлялся, как случилось, что за сорок пять лет службы он не убит и не покалечен. Но плен, тем более плен в ранге командующего армией, для него невозможен. Самоубийство в случае опасности — выход, но как оно будет истолковано? Как верность долгу или малодушие? Кто знает? Но то, что на него мёртвого повесят все неудачи кампании — в этом сомнения нет. Рисковать нельзя, руководить отводом частей можно и из Вержболово. Нельзя ему рисковать и великой княгиней Марией Павловной. Её судьба лежит не только на его совести, но и сама возможность хоть какой-то дальнейшей карьеры зависит от её безопасности. Он вызвал адъютанта, велел немедля передать Марии Павловне глубочайшую просьбу: ни в коем случае не оставаться на ночлег в Гумбиннене, а следовать с ним к границе до Эйдкунена, а лучше сразу переехать на российскую землю. Он спешил быстрее убраться с территории, которую могли охватить фланговые клещи германцев. Но всё же надо было дождаться адъютанта с известиями от великой княгини.

Ему захотелось остаться одному — всех офицеров попросили выйти из комнаты. Он сидел за столом на жёстком стуле, закрыв глаза. Сколько ещё ждать? Полчаса, час? От нетерпения дёргалось веко. Что будет с ним после вывода армии в Россию? Отстранение от должности командующего, служебное расследование? Все познаётся в сравнении. Конечно, он сумеет вывести армию из Пруссии, избежав больших потерь. Даст увязнуть немцам в боях на правом фланге армии, за это время уберёт левый фланг и центр, а затем резко выдернет правый фланг, спрятав его за приграничные реки. В обороне он всегда действовал осмотрительно, больших потерь не допускал и не допустит. На фоне разгрома 2-й армии его действия будут выглядеть грамотно. Но всё равно это — поражение, спешное отступление, потери артиллерии и людей. Ничего хорошего для его карьеры это не сулит. Многое будет зависеть от штабной документации, её обязательно изымут для расследования. Это важно. А его же начальник штаба генерал Милеант с ним на ножах. Как это ему аукнется? Жаль, что он не сумел отстранить его от должности и назначить подходящего искусного штабиста, проверенного совместной службой. Например, многолетнего сослуживца по 3-му корпусу генерала Чагина. Уж тот на эту высокую должность подходит гораздо лучше. Но не всё в его власти. Даже в своей армии ему не дают самостоятельно действовать и производить желаемые назначения. Когда он своим приказом после боя при Гумбиннене отстранил бездарного генерала Орановского от командования, так и то не дали довести дело до конца, вернули никчёмного с допущением к временному командованию бригадой кавалерийской дивизии. Братец старший, сидевший начальником штаба фронта над ним, командующим армией Ренненкампфом, порадел по-родственному.

Время бежало, а посыльный от великой княгини все не возвращался. Мысли о судьбе Самсонова не выходили из головы. Он недолюбливал Александра Васильевича и знал, что тот тоже не любит его. Но при чём тут любовь?! С начала августа они были связаны одной нитью, вернее, висели на ней с разных концов. Самсонов обрезал нить и сгинул в Мазурских лесах со своими полками, а следом должен рухнуть и он со своей армией. Но нет, он не рухнет, он зацепится, не даст свалить свои полки в котёл. Он почти ничего не знал о том, как в последние дни августа шли дела у Самсонова. Командующий фронтом Жилинский сам не имел достоверной информации о действиях армии Самсонова. А в штаб его армии вообще передавал крохи. Да и эти обрывки информации были противоречивы. По ним ни о чём нельзя было судить. Приказ наступать на юг, навстречу частям 2-й армии, пришёл с огромным опозданием, и стремительный рейд его кавалерии в направлении Алленштайна уже ничего не решал. В войсках ходили слухи об их с Самсоновым взаимной ненависти. Но это были только слухи. Симпатии между ними не было, это верно. Но когда делаешь общее дело такого масштаба — при чём здесь симпатии! Он сделал бы все необходимые шаги для помощи соседу. Но когда и какие шаги нужно было сделать? Без приказов и телефонограмм Жилинского он просто слеп и не мог ничего предпринимать, а Жилинский молчал. Да, у него и Самсонова были взаимные претензии в Японской кампании 1905 года, но ни ругани, ни пощечин не было. Если бы приказ Жилинского пришёл хотя бы на пять дней раньше. Если бы… Тогда он ударил бы, без всяких сомнений, решительно и мощно ударил. Дотянулся бы своей кавалерией до Хохенштайна, а понадобилось бы, и до Найденбурга. Всего-то ещё двадцать верст на юго-запад. Спас бы и Самсонова, и всю операцию в Пруссии. Но его связали по рукам и ослепили. Разве это его вина? Хорошо бы знать, как оценивают в Ставке действия Самсонова и его корпусных командиров? Это помогло бы и ему выработать тактику защиты в ходе расследования. А в том, что вскоре расследование начнут, он не сомневался.

Хлопнула входная дверь, адъютант доложил, что Мария Павловна благодарит за заботу, уже укладывает вещи в поданную машину и через несколько минут будет готова отправиться в дорогу. Генерал вскочил, дал команду на выезд. В темноте ехать быстро невозможно, а подсвечивать дорогу фарами — слишком опасно. На ухабах машину сильно трясло. Ренненкампф никак не мог устроиться на заднем сиденье. Невидяще смотрел в темноту и не мог избавиться от тяжких мыслей о своей виновности в провале операции. Да виновен ли он? И перед кем виновен? Перед кем он должен нести ответственность и какую? Перед солдатами, оставшимися в прусской земле или в плену? Но войны без убитых и пленных не бывает — он выполнял свой долг, они свой. Перед командующим Северо-Западным фронтом Жилинским? Но он просто презирал его и считал деятельность штаба фронта вредительской. Перед Главнокомандующим — великим князем Николаем Николаевичем? Но он был только вышестоящим начальником, ни моральным, ни особым профессиональным авторитетом для него не являлся. Перед Государем? Да, перед Государем, не просто главой огромной Империи, но Помазанником Божьим — он был ответственен и склонит повинную голову, если не сможет переломить ход будущего следствия. Перед своей семьей? Да, ответственен — жизнь их всех будет зависеть от исхода дела. Но больше всего его беспокоила ответственность перед будущим, перед памятью, которая останется о нём в истории. Тщеславие бурлило в нём. Что напишут о нём? То, что имя его будет вписано в мировую историю, он не сомневался. Но в каком качестве? Неудачника, упустившего свой великий шанс? Перед будущим он беспомощен: тут ни уловками, ни интригами ничего не изменишь. Будет ли у него возможность оправдаться перед историей? Незаметно он впал в какое-то полуобморочное состояние. Пытался вырваться из него, сбросить ярмо вязкой дремоты и не мог, проваливался снова и снова. В этом состоянии ему мерещилось, что он — огромный бык, который пытается встать, вскидывается мощным загривком, всем телом вверх, поднимается с колен и бьётся головой то ли о потолочную балку, то ли о низкое небо, нависшее над ним, и снова падает на колени.