Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

Кому-то наплевать на смысл жизни и на сюрреализм, и на то, что он(а) напишет хуже других.

Я что-то хочу сказать, а кто-то бах, и уже сказал(а).

Дурно мне.

4+

Так вот, уважаемая! Тот, кто это написал, зачат в любви и рожден от гениальной мамы, а не потому, что кто-то забыл подмыться.

Квартира № 57 дома № 2 – Лобачевского. Квартира охраны. Рэкета. «Мы уедем, приедут другие», – проговаривается мальчик. Бабушка прерывает, затыкает его реплики своей речью. Папа в Будапеште. За ним охотятся в Екатеринбурге. Он какой-то миллиардер или еще хуже. Вполне возможно, что убийца. Жена инкогнито с сыном прилетела в Москву для встречи с мамой и племянником. Он в Москву из Екатеринбурга. Люди живут по-разному. Это – богачи. Она вызвала и подруг детства. На столе – от Чинзано до черной икры. У мальчиков дорогие фотоаппараты, они без конца щелкают и перезаряжают пленку. Бесконечное видео. И т. д. Мама в Екатеринбурге охраняет двухэтажный дом. Теперь там две огромные собаки – не так страшно. Ванна – на четверых, с пузырьками и крышкой. Я сегодня не мог завестись – сел аккумулятор. Мне скажут, что моей жене надо меньше пить, тогда бы у тебя была другая машина, которая бы заводилась. Мою жену вчера довели до психоприпадка звонки, что искали в ее квартире Л.А. и B.C. Я сижу на месте Галин. Н., покойницы, царство ей небесное. Но, тем не менее, я жду звонка. «Дурно мне». Вчера я звонил моей маме. И долго с ней разговаривал. Радовался внутренне, что у нее бодрый, свежий голос и чистый ум. Ей 84. «Лев Толстой дожил до 82, а мне уже 84». – «Мама, Гоголева дожила до 93, и ей Толстой не указ». Мама радуется: «Вовка две недели не пьет. Таня подала на раздел, на развод. Он испугался». Рассказал ей про Дениса. «Отец строит церковь, сын в семинарии. Ну, ладно, ладно». Ни тени осуждения. Ладно, ладно.

Заехал я в парикмахерскую, и мне сделали простую стрижку за 3 тысячи. Я из благодарности добавил еще 500. Глянул на себя в зеркало и обомлел. Так можно только поиздеваться. Буду говорить, что это для роли. Не вернешь – ни слов, ни волос, ни 500 рублей сверху. Она так правила меня машинкой, что у меня на шее рубцы, раны. Ножницами она натыкалась на свои пальцы. Господи! И тут оболванили, а я еще и отблагодарил.

В 2 часа передача о Таганке.

Сколько же говна из меня сегодня вылилось, выплеснулось, выкрикнулось. Теперь – молчание, теперь – тишина.

Я снова сижу в келье, я – после сытного обеда, после съемки в пользу Собчака. Агитировал по просьбе Фурмана за партию «Движение российских демократических реформ». Господи! Хоть бы «наша» взяла. До того противно всё.

– Всё нормально, – так сказал Борис, как сказал юрист о договоре. Договор юрист взял с собой до понедельника. Борис заверил, что договор будет подписан и «во вторник вы уедете за книгами». Дай-то Бог! – Но Любимова нужно обязательно поставить в известность, иначе он может выкинуть такой фокус, финт и пр. И заинтересовать. А заинтересовать его можно одним. Да, да… именно… и чтоб там и его автограф стоял, книгу это только поднимет в цене.

Вечер. Надо спать и не рассуждать о демократии.

Днем работа с Сапожниковым. Были все исполнители, и, кажется, воодушевлены. Странный спектакль у югославов. И – ожидание телефонного звонка. Ну, позвони же, позвони, пока не улегся я в койку.

Форма.Надо сохранять и поддерживать форму.

Какие стыдные разговоры вёл я сегодня. Неумные, злые и просто бездарные. Я как бы защищал честь семьи, но это всё псевдо – так не защищают. И надо мной смеялись и делали правильно. Дернулся от старости, что ли.

«Сколько я знаю языков, столько раз я человек».

Не звони, сука, не звони!

5 декабря 1993

Воскресенье. Молитва. Зарядка.

Конечно, поездка на Алтай было – безумие, никому, кроме Ащеулова и Краснопольского, не нужное, вредное. Слава Богу, что не появился я в Б. Истоке. И опять же, перебирая дни, поступки и выступления, я не вижу, как могло быть иначе?! Прилетели в Барнаул. Прождали машину. Поехали на автобусе в Заринск. Хорошо выступили. Подписывали книги. Два выступления весьма приличных. Вернулись, переночевали, опоздал Ащеулов, машина попала в аварию, пришла другая, поехали в Бийск, машина не тянет. В Бийске опоздали в лицей, выступили очень хорошо в колонии! И поехали в Белокуриху. Всё остальное – не интересно. Жили в одном номере с В.К. От этого одного, от его разговоров, пердежа, каши и пр. можно сойти с ума, и как тут не развлекать себя водкой. Но концерты шли своей чередой, и всё было нормально. В результате – опять неурядица с книголюбами, опять вроде бы мы чего-то там сорвали. Чего?! Меня вели, мной руководили. И за 10 дней я привез 300000 рублей. Я завтра у Рязановой за один концерт получу 200000 рублей. На храм, естественно, ничего я не перечислил. Откуда?! В это время у Тамары вытащили кошелек с огромными деньгами. А перед поездкой я 2000 марок, кажется, подарил.

Да часы Ащеулову отдал за 20 долларов Ленке на свадьбу. Господи! Ни о чём я не жалею, Бог с ними, со всеми этими денежными провалами, но вот то, что храм не движется и я, по существу, ничем не помог, хотя бы какой-то встречей с начальством, это вот плохо.

Сегодня уезжает теща. Как-то недавно заявил я Тамаре: «Так жить нельзя. Я продам участок, куплю квартиру или комнату, и мы уйдем с Сережей».

Сережа.- Никуда я не пойду.

– Тогда я уйду один.

Тамара.- И мы умрем с голоду.

– Не умрете, пока я не умру.

Но так, действительно, жить нельзя.

Был в церкви и молился. Молился, чтоб удался перевод, чтоб оказалась хорошей пьеса, может быть, хоть это останется от нас. Молился, чтоб тошнота не оказалась последствием выпитого и нервного потрясения, вдруг на этот раз окажется, что действительно предохранительные органы были задействованы поздно. Обо всем этом, не говоря о том, что просил здоровья моим детям и женам, просил за души Павла I, Сергея И. и Тони, о здоровье Любимова и Матрены Ф., просил и молил я Бога.

Снился Денис. Надо съездить и помочь.

Олеанна.

6 декабря 1993

Понедельник. Молитва. Зарядка по полной норме. От кофе дрожит рука. Всё время провожу я с Милой. Передача неплохая, сердечная об Ирине С, и я выглядел пристойно, живо, и стрижка мне шла. Рассказывал о ревности к Бортникову, о пирушках с И.С. в общежитии и т. д. Сильная метель и снег, но я ездил и даже занимались с Сапожниковым, куда неожиданно позвонила Т. А потом – скандал семейный, но я загадал – сыр мне нельзя было есть, но, думаю, если нарушу это условие, меня поцелуют и простят, хотя, собственно, в чем виноват-то я? Белецкая приехала и искала меня. Такие вот сокольничьи дела.

Неделя эта должна многое решить. Определить и застолбить. «Ты не думай обо мне в половине шестого, не думай так рано обо мне, потому что я просыпаюсь и не могу заснуть».