Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя.

Мы знаем, что наши обличения вызовут в вас только злобу и негодования и что вы будете искать в них лишь повод для обвинения нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости наших обличений.

И этот человек был крестным отцом А.Я., его он держал на руках, обносил вокруг купели три раза. И под благословением крестного прошла и идет жизнь циркового в прошлом артиста Полозова. А крестил А. Я. настоятель храма Христа Спасителя, а крестной матерью была настоятельница Новодевичьего монастыря. Вот какие люди, русские, православные, стояли у колыбели будущего артиста А.Я. Полозова, который стал моим крестным отцом по ремеслу драматургического артиста и которого я прошу теперь стать крестным отцом внуков моих.

Господи! Иисусе Христе! Сыне и Слове Божий, Богородицею помилуй мя грешного!!

23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет о насильственном изъятии из церквей всех ценностей.

Патриарх вновь призвал к пожертвованиям «на нужды» ближних. Но он осудил то, что по канонам православия является святотатством – конфискацию священных служебных предметов.

19 марта 1922 года под грифом «Строго секретно» Ленин пишет т. Молотову для членов Политбюро: «Просьба ни в коем случае копии не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои пометки на самом документе. Ленин». От чего такая тайна, такая секретность? Да от того самого, что Ленин понимал, какой величайшей преступности директиву засылает он своим приспешникам по партии… без ужаса нельзя читать эти строки… послушайте…

«Чем больше число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

И чуть выше абзацем: «Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент».

9 ноября 1994

Среда. Мой день. Молитва. Зарядка.

«Тема» – Вот моя деревня. Черниченко взбрыкнул на грубое к нему обращение халдейки Л.М. Ивановой и, сняв с себя микрофон, убежал с передачи. А народу человек 300, и надо спасать передачу. А начал здорово Черниченко: «Я здесь потому, что рядом гениальный Кузькин всех времен – Золотухин». – «А какова роль деревни в вашей жизни…» – не выдержал такого оборота политик-публицист, убежал. А я, как они говорят, всю передачу спас. Частушки звучали. Спал на Академической.

11-го продолжение сюжета с Полозовым. Договориться, что ли, с Сидоренко, пусть снимут репетицию сцены «у фонтана» как бы… Глаголин порепетирует. За бутылку водки.

Сегодня меня ждет прямой эфир – радио «Эхо Москвы». Надо разыграть билеты в театр. Для этого купить билеты на «Живаго».

Чего-то мне грустно. Под подушкой гора писем нечитаных, непереваренных, а надо. Но, быть может, скорее надо авторский текст переписать. Надо, надо, Федя… иначе это застанет тебя врасплох. Но, может быть, я еще сегодня немножко погожу, вдруг что-то в голову придет и от изображения.

10 ноября 1994

Четверг, больница, утро, молитва, зарядка, кофе – 8 утра. Радио «России» надо выключить.

Боже мой! Как трудно Денису с сумасшедшей матерью. Про меня: «Пусть он прекратит ходить по судам… он убивает нас, он выгоняет нас на улицу». – «Я вынужден буду отказать Лёне в крещении». Что с ней сделалось… она стала кричать… «не приду хоронить»… только что не прокляла. Я ей объяснил, что по нашим церковным законам я должен испрашивать благословение отца… не матери даже… и не приемного отца, а родителя. Она – бесноватая. Они сознательно убивают вокруг меня пространство.

– Денис! Милый… Пусть Леонид будет крестным отцом. Говорю это совершенно легко и искренне. Оставь мать в этом смысле в покое… что делать. Надо быть выше всей этой общественной кутерьмы. Ни в одном суде я не был. Это они ходят толпой. А и у нас, и у них всё ведут адвокаты, тем более, они все процессы выиграли и, наоборот, нас, наши декорации, выкидывают на улицу. И пр.

При мне вчера позвонила, подошел Денис.

– Попросите Аллу к телефону.

– Мамуля! Ты, что ли?

– Попросите к телефону Аллу.

Совсем ебнулась старуха. А звонила сказать, что в 10 будет машина, приедут грузить коробки с книгами. Как, любопытно, среагирует она на Таню Луневу – золотухинская шпионка… вон отсюда. Но Татьяна человек предупрежденный и закаленный.

2. В 16.30 было «Эхо Москвы». Вроде норма.

3. Смотрел материал съемок с Полозовым – нахален, фамильярен, неопрятен – косноязычен. Надо, чтобы было меня меньше, переменить костюм, причесаться. Бабочку, может быть, надеть?! Чтобы сошлось с его бабочкой. Какие-нибудь фотографии театральные, кинематографические подснять. И какой текст… закадровый. То, что я придумал, и то, что пишу, вряд ли сгодится… но я все-таки допишу…

50 тысяч Ирине С.

11 ноября 1994

Пятница. Молитва, зарядка, кофе.

«Случай Филатова». Вчера по телевидению посмотрел с ним маленький кусочек какой-то передачи. Впечатление страшное. Вот и задумаешься – что делать? Что делать, когда вот такая настигнет участь. Жизнь кончилась. Он ностальгирует невольно о том, когда ему было хорошо… и, казалось, кругом все не так плохо – собирались стадионы, платились большие деньги, на столе – горы черной икры… писалось, снималось, кинофестивалилось. И казалось, что так будет продолжаться еще долго, потому что – молод, талантлив и есть спрос на меня. И вдруг – болезнь.

И всё в сегодняшнем дне – плохо, и вся неразбериха, хаос… и пр., – всё виновато в том, что я ничего хорошего, светлого, малюсенького просвета, надежды не вижу, потому что это всё – живет уже без меня. А значит – это никому не нужно. Господи! Спаси и помилуй нас грешных. И надо торопиться написать «21 км – покаяние».

Меня вчера своеобразно выписали из больницы, поселив ко мне человека. И мой «письменный стол» – кровать – отдан под другое тело… и это правильно. Один человек занимает палату, две кровати. Не лечится, а прибегает от жены… на ночь. Встает по утрам, часа два пишет и исчезает. Я, что мог, собрал в сумки и приехал ночевать на Академическую. И тут эта передача с Филатовым, и всю ночь мне снился Губенко и его компания. Не хотел делать утром зарядку, но «случай Филатова» напомнил мне, пока жив и ноги носят, двигайся, не гневи Бога… работай, вставай, подтягивайся на турнике, поезжай в прачечную за рубашками, начитывай закадровый текст. Время и у тебя мало.