Эми Хармон - Из песка и пепла

Пятерых пленников ставили на колени. Пятеро палачей прижимали дула винтовок им к затылкам. Щелкали пять курков. Пять человек падали. Еще пятерых ставили вплотную к груде мертвецов, только чтобы те спустя секунду разделили их участь. Анджело каждый раз ждал, что его вот-вот вытолкнут в центр и тоже поставят на колени, – и каждый раз его обходили стороной, позволяя продолжать молитвы за тех, кто умирал вокруг.

Двое – мальчик с отцом – встали бок о бок и погибли тоже бок о бок, рухнув на землю в неуклюжем объятии. Анджело заплакал, однако не прервал молитву и так и не закрыл глаза. Ему нужно было видеть, нужно было засвидетельствовать происходящее, пусть даже и на пороге собственной смерти. Этого требовала кровь невинных.

Расстрел занял многие часы. Когда груда трупов становилась слишком высокой, солдаты выстраивали другой ряд, а после того как пещера заполнялась до отказа, переходили в соседнюю. Анджело следовал за ними, не переставая благословлять идущих на смерть. Когда последний арестант упадет лицом на окровавленную гору смерти, найдется ли кто-то, кто разделит с ним его последние мгновения?

Ближе к концу наступил краткий перерыв, когда часть солдат перетаскивала тела, а часть отправилась по темным туннелям за новыми жертвами. Неожиданно Анджело пихнули в спину и начали подталкивать куда-то в сторону, а когда он уперся, схватили за веревку на запястьях и дернули настойчивей.

– Идемте, отец, – произнес голос над ухом, хотя Анджело не был уверен, действительно ли он прозвучал под сводами пещеры или только у него в голове.

В ушах звенело от сотен непрерывных выстрелов, против которых у него не было никакой защиты.

Почти полная потеря слуха усугубила и без того шаткое равновесие, и на очередном шаге Анджело споткнулся и упал. Чьи-то грубые ладони тут же вздернули его на ноги, и он поковылял дальше.

Неожиданно веревки на запястьях исчезли, и Анджело едва не вскрикнул от боли, когда в занемевшие конечности хлынула кровь. Твердая рука на плече тащила его все дальше по узкому туннелю, пока впереди не показался маленький треугольный просвет. Конвоир подтолкнул Анджело к отверстию в стене, и тот наконец выбрался наружу примерно в полусотне метров от главного входа, возле которого толпились испуганные арестанты. Здесь Анджело остановился и обернулся, не уверенный, чего от него ждут. Сейчас он находился на возвышении и отчетливо видел полукруг заляпанных кровью немцев в касках. Их сослуживцы, которым выпало охранять пленников, стояли, прислонившись к пустующим ныне грузовикам, курили и потягивали коньяк прямо из бутылок – не иначе как для храбрости. Анджело видел в пещере, как рвало некоторых офицеров; другие просто отказывались спускать курок. Командир отсылал их наружу или все же вынуждал стрелять. Большинство солдат были не так щепетильны. Когда Анджело выбрался из пещер, никто даже не повернул головы в его сторону, и неизвестный конвоир опять потянул его за руку, указывая на деревья невдалеке.

У солдата оказался приплюснутый нос, круглое лицо и покрасневшие веки. Анджело заметил, что его щеки усеивают брызги крови – маленькие багровые точки размером с булавочную головку, – которые придавали немцу нездоровый вид.

Он что-то говорил, и Анджело постарался сосредоточиться на движении губ. Все слова доносились до него словно сквозь шум воды, и он мимолетно задумался, вернется ли еще слух или это уже первая стадия умирания.

– Идите. Никто из нас не хочет убивать священника, – сказал солдат.

Затем снова подтолкнул Анджело и для верности указал направление пистолетом.

– Идите! – прорычал он, вплотную приблизив к Анджело лицо с лихорадочно блестящими глазами.

Тот наконец понял, что ему приказывают бежать. Развернувшись, он начал тупо переставлять одну ногу за другой. Застежки протеза ослабли, и на очередном шаге он едва не упал, однако не решился остановиться и подтянуть их, в любую секунду ожидая выстрела в спину. Но его так и не последовало. Анджело продолжал идти, ковыляя через деревья к дороге, которая, по его воспоминаниям, должна была там находиться. Под ногами чавкала размокшая от дождей земля, деревья только начинали опушаться новыми листьями. Некоторые до сих пор стояли голыми, словно зима была к ним суровей, чем к остальным. В затуманенном шоком мозге промелькнула мысль, вернутся ли они еще когда-нибудь к жизни или так и останутся стоять скелетами среди живых собратьев, пока их не свалит на землю некая сила.

Следом пришел вопрос, вернется ли когда-нибудь к жизни и сам Анджело. После этого он перестал думать вообще. Просто блуждал кругами, спотыкаясь и оскальзываясь, пока спустя час или несколько минут – он не мог сказать наверняка – не набрел на дорогу. Знак у развилки указывал на Fosse Ardeatine. Неожиданно земля содрогнулась, и Анджело рухнул плашмя, готовясь к падению бомб. Однако он не слышал ни воя, ни визга, а в небе над ним не было ни звезд, ни полосок. Земля дрогнула снова, затем еще раз, и деревья у Анджело над головой начали в ужасе перешептываться, трепеща листьями в прохладном мартовском свете.

Он вдруг понял, что происходит. Немцы взрывали пещеры. Пытались замести следы, спрятать тела и запечатать входы, как будто город мог не хватиться пропажи трех сотен человек. Анджело дополз до обсаженной деревьями обочины, ощущая лишь боль, ужас и отчаяние, и дождался, пока по дороге часом позже не прогрохочут немецкие грузовики. Дело было сделано. Вокруг сгущалась темнота, а он еще два дня назад лишился своей трости. И креста. И Евы. Эта мысль неожиданно ужалила его сильнее всего, и он не скрываясь застонал сквозь сжатые зубы.

Спаси мою семью, просил Камилло. Стань священником и спаси мою семью. Но спасать больше было некого. Анджело даже не был уверен, что сумеет спастись сам. Однако он все же поднялся на дрожащие ноги и заставил себя идти вперед. Для хромого мужчины с разбитым сердцем дорога до Рима обещала стать бесконечной.

– Он мертв. Отец Бьянко мертв. Ты же это понимаешь? Но тебе умирать необязательно. Я позволю тебе отсюда выйти. Сохраню наш маленький секрет. Тебе просто нужно сказать, где он прятал беглецов, – пытался вразумить Еву капитан фон Эссен.

Она даже не удостоила его взглядом. Капитан был идиотом. Неужели он не понимал, что теперь она хотела только умереть? Не сознавал, что ей стало абсолютно незачем жить? Золотой пилкой, по-прежнему спрятанной в левой туфле, Ева выцарапала на стене камеры имя Анджело вместе с датой и подтверждением, что она тоже здесь была. Они оба были. Но на стене много не нацарапаешь, а Ева хотела оставить одно последнее признание, пусть даже его не прочтет никто, кроме капитана.