Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

После поражения он совершенно лишился сна — его душу разрывало на части. Теперь генерала терзала другая дума — как спасти оставшихся в живых.

Отступление при тридцатиградусном морозе по снежному бездорожью, когда за день с трудом одолевали не более десяти верст, до предела измотали людей и животных. Тяжко и больно было смотреть на усеянный трупами лошадей и оленей, занесенный глубоким снегом Аянский тракт. Из двухсот голов, вышедших из слободы до Нелька — на дошли только десять и то еле живых из-за нехватки корма.

Небольшой запас продуктов почти иссяк. Когда вставали на ночевку, физически более слабые бойцы, как только разгорались костры, выбирали поудобнее место, укладывали под голову вещевые мешки, а под бок наломанные ветки пихты или кедра — что найдется, и сразу засыпали. Когда поспевал ужин, их будили и заставляли есть.

После каждой ночевки на снегу оставался лежать один-два ратника. Сил хоронить не было. Тела просто относили в сторону и зарывали в сугроб.

В Нелькан добрались в первых числах апреля. Всего в дружине осталось после похода на Якутск не более трехсот офицеров и солдат. Заросший густой щетиной генерал выглядел почерневшим, постаревшим. Запавшие щеки, провалившиеся глаза выдавали безмерную усталость.

10 апреля прошел съезд тунгусов Аяно-Нельканского района, который постановил объявить территорию, где кочуют тунгусы, самостоятельной республикой и просил генерала остаться с дружиной для ее охраны. Взамен тунгусы обещали обеспечивать дружину продовольствием и транспортом. В постановлении выражалась благодарность пепеляевцам за понесенные жертвы и труды, и за то, что офицеры уважительно обходились с населением края.

Славные кочевники-оленеводы видели в нас своих спасителей. Для победы они бесплатно трудились всю зиму в транспортных обозах, отдали сотни оленей на мясо, не меньшее поголовье погибло от тяжелой работы и бескормицы. И даже после разгрома дружины тунгусы сохраняли веру в наши силы.

На предложение остаться для охраны «тунгусской республики» генерал ответил отказом. Несмотря на это, съезд своего постановления не отменил.

В Аян Пепеляев привел остатки нашего войска в начале мая 1923 года.

Глядя на скованное толстым льдом море, мы понимали, что первые пароходы появятся не скоро и стали делать кунгасы [148] Кунгас — дальневосточное деревянное беспалубное парусно-гребное судно прибрежного плавания. , на которых собирались отплыть на Сахалин сразу, как только море освободится от ледяного панциря. Но морской десант Пятой Красной армии, помешал осуществить этот план. Никто из нас и предположить не мог, что большевики после победы в Амге вышлют из Владивостока на пароходах «Индигирка» и «Ставрополь» еще одну карательную экспедицию.

Руководил ею известный красный командир, в прошлом кузнец из Бирского уезда Башкирии, Вострецов. Надо признать, порученную операцию он провел образцово. Для обеспечения внезапности, красные высадились вечером 2 июня 1923 года десантом в 700 штыков не в самом порту Охотск, а на берег мыса Марикан, освободившийся уже ото льда. В первую очередь они решили уничтожить остатки отряда во главе с генералом Ракитиным в Охотске, а затем двинуться на Аян, где готовились к эвакуации мы.

Короткой июньской ночью красноармейцы совершили стремительный марш-бросок в 27 верст и ранним утром, 150 бойцов, остальные отстали по дороге, вошли в спящий город. Поднятые по тревоге офицеры открыли беспорядочную стрельбу, застучал с колокольни пулемет. Вместе с десятком рядовых красноармейцев, сразу был убит заместитель Вострецова.

После двухчасового боя красным удалось подползти к пакгаузу и в него полетели связки гранат. Только тогда наши выкинули белый флаг. Генерал Ракитин не пожелал сдаваться и, как истинный офицер, пустил пулю в висок.

11 июня 1923 года «Ставрополь» с плененными вышел во Владивосток, а Вострецов со своими красноармейцами на «Индигирке» взял курс на порт Аян. Через сутки «Индигирка» встала на якорь в пустынной Алдомской бухте.

Для скрытности красные пошли на Аян по расквасившемуся снегу волчьей тропой, петлявшей по прибрежным сопкам. Утром 16 июня у Аянской высотки взяли в плен полковника Варгасова. Не выдержав пыток, он признался, что пепеляевцы наблюдают только за морем в надежде увидеть корабль, а отдельный отряд в восьми километрах от Аяна на берегу строит кунгасы.

17 июня 1923 года перед рассветом на порт пал туман. Красноармейцы, беглым шагом спустившись с сопки, окружили наш штаб и казарму. Оборонялись наши отчаянно. Стреляли редко, но, наверняка — боеприпасов к тому времени осталось по шесть патронов на ствол. Красные, под прикрытием шквального огня пулеметов, стали подползать к окнам и кидать в них гранаты. Потери сразу возросли.

Во избежание дальнейших жертв, генерал отдал приказ сложить оружие. Он решился на этот, несвойственный его убеждениям шаг, так как чувствовал перед нами личную вину: мы доверились его неукротимой воле, и пошли за ним, бросив более менее устроенную в Харбине жизнь, а он не оправдал наших надежд — не сумел привести к победе.

До сего времени у него было четкое понимание, что есть долг перед Отечеством и что есть подвиг, что есть честь и предательство, смелость и трусость и без колебаний, бесстрашно боролся за торжество своих идеалов. Но за эти месяцы все смешалось, и теперь сам генерал запутался. Он не мог понять — в каких деяниях он прав, а в чем ошибался. Нарушилась его дотоле равновесная система координат. Все, что казалось несокрушимым, стало зыбким, как на болоте.

Откуда у красных такая убежденность в своей правоте и как им удалось обратить в свою веру миллионы людей? Кто искренне заблуждается — он или они? Кто на верном пути к Истине? Это для него, как впрочем и для всех нас, осталось неразрешимой загадкой.

Наш отряд под командованием подполковника Лосева был занят постройкой кунгасов на берегу моря. Мы завтракали, когда примчался раненый верховой и сообщил о нападении больших сил красных на штаб и что они уже движутся сюда. Нам очень повезло — почти все лошади, имевшиеся в Ляне, были у нас — на них таскали из тайги стволы для кунгасов. Похватав самое необходимое мы, верхом ушли прямо через горы в глубь тайги. В пути было несколько боестолкновений. В итоге в отряде осталось пятнадцать человек. Местные казаки Дубов и Шалый, хорошо понимавшие тайгу, водили нас по безлюдной глухомани до тех пор, пока красные не потеряли след. Убедившись, наконец, что погони нет, построили в укромном распадке свои первые жилища и стали жить маленьким гарнизоном.

Конец первой части».

Дело генерала Пепеляева слушалось в Чите ревтрибуналом Пятой армии в январе 1924 года. Суду были преданы семьдесят восемь человек офицерского состава.