Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Пролетел месяц, другой. Елисею давно следовало вернуться в скит, но молодые никак не могли расстаться. Агирча уж стал лелеять надежду породниться с высоким, статным богатырем. Но Елисей, воспитанный в правилах строгого послушания, не смел, не получив дозволения, привести в скит хоть и крещеную, но не их благочестивой веры, девицу. Поэтому он попросил Агирчу подвезти его до места, где осталась лежать его поклажа.

Агирча тотчас согласился и утром пошел ловить оленей для упряжки. Набрал мелкими кругами ременный аркан — маут. По рисунку ветвистых рогов опознал своего любимого быка и метнул аркан. Кожаное кольцо зависло над насторожившимся животным и успело накрыть его, не зацепив острых отростков, до того как он рванулся в сторону. Все! Теперь главное — удержать дико скачущего и раздувающего ноздри оленя. Почувствовав крепкую руку, бык смирился и почти не сопротивляясь, дал запрячь себя. Собрав таким манером в упряжку шесть оленей, Агирча затянул свою протяжную песню и за полдня довез Елисея до приметного дерева.

Раскопав поклажу и отобрав самое необходимое, парень отправился в скит.

Уже и не чаявшая увидеть его живым, братия возрадовалась и окружила особым вниманием чудом уцелевшего ходока. По погибшим Колоде и Изоту отслужили панихиду.

— Выходит, Господь так и не простил Колоде убиенную душу, на суд призвал. Плохо, видать, мы тот грех отмаливали, — заключил наставник.

Просьба Елисея дозволить жениться на эвенкийке вызвала в общине небывалое возмущение:

— Окстись! Да как ты мог удумать такое? Не по уставу то!

Тосковавший по раскосой красавице юноша совсем потерял голову. Карие, словно удивленные, чудные глаза звали, не давали покоя даже во сне.

Через несколько дней Елисей попытался вновь заговорить о женитьбе с отцом и матушкой, чтобы заручиться пониманием и поддержкой хотя бы с их стороны, но получил еще более резкий отказ. Закручинился Елисей. Хмурой тучей ходил по двору. Будучи не в силах терпеть разлуки с любимой, он решился на крайний шаг: тайно ушел к эвенкам и остался жить там с Осиктокан вопреки не только воле родителей, но и воле всей общины.

На очередном скитском соборе братия единодушно прокляла Елисея за самовластье и непочтение к уставному порядку.

Прошло еще два года. Когда снаряжали очередную ватагу в острог, Никодим, крепко переживавший за сына, обратился к Маркелу:

— Не гневайся, хочу об Елисее поговорить. Понимаю, нет ему прощения, но все мы человеки, все во грехах, яко в грязи, валяемся. Един Бог без греха… По уставу оно, конечно, не положено в супружницы чужих, но где девок-то брать! Сам посуди, своих мало — все больше ребята родятся. Из ветлужских и так четверо в бобылях. А эвенки все же чистый народ, Никоновой церковью не порченный. Добры, отзывчивы, не вороваты — чем не Божьи дети?

— Размышлял и я о том. Книги старые перечитал. Эвенкийка, спору нет, молодец — нашего брата спасла!.. Думаю так: ежели решится она пройти таинство переправы [34] Переправа — переход в староверство (смена веры). и креститься по нашему обряду с трехпогружательным омовением в ключе святом, а опричь того, даст пожизненный обет не покидать пределы Впадины, то, пожалуй, и повенчаем. Бог-то един над всеми нами, — согласился наставник.

Собрали сход. Долго обсуждали сей вопрос. Много было высказываний «за», не меньше «против». Но тут встал отец погибшего Изота — Глеб:

— Братья, вдумайтесь: когда с нашими чадами случилось несчастье, эвенки не посмотрели, что они другого рода-племени — старались спасти. Теперь случилось счастье: двое возлюбили друг друга — мы же препятствуем им. Не по христиански это. Одна головня и та гаснет, а две положи рядком — курятся, огонь дают.

После таких слов сердца и противников смягчились.

Ватага, отправленная в острог, на обратном пути разыскала по следам остроглавое кочевье. Одарив Агирчу многими полезными в хозяйстве вещами, староверы увезли счастливого Елисея и его пригожую суженую в скит. Совершив все установленные обряды и повенчав по старому обычаю, молодых определили жить в поставленный накануне пристрой под крышей родительского дома. В положенный срок Бог дал новокрещенной Ольге и прощенному Елисею премилую дочку.

Появление молодой эвенкийки привнесло в быт скитников немало полезных новин. Она научила баб делать сухари из высушенной крови, натапливать впрок жир, выпекать хлеба из муки сусака [35] Сусак — растение от полутора метров высотой с бело-розовыми зонтиками цветов, с толстыми крахмальными корневищами. . Он оказался питательней, а главное вкусней, чем из корневищ рогоза, его называли в скиту «Ольгин хлеб». Еще вкусней оказались ломтики корня сусака, поджаренные на светло-желтом масле кедровых орешков.

Ольга также обучила русских баб шить из шкур молодых оленей превосходные меховые куртки и так называемые парки — особый вид зимней одежды, имеющей покрой обыкновенной рубашки, без разреза, так что их надевают через голову. Эти парки были чрезвычайно теплы и сразу полюбились скитникам. Только шкур хватало на одну-две. Наставник больше не дозволял добывать. Из осенней шкуры лося по ее примеру стали шить торбаса [36] Торбаса — мягкие оленьи сапоги, как правило, красиво расшитые. . Они были настолько крепкие, что служили до пяти зим без починки. На подошву употребляли кожу с шеи — наиболее толстую и прочную.

Как повелось, через два года вновь снарядили троих ходоков в острог. Маркел по-отечески наставлял перед дорогой:

— Смотрите, поаккуратней там. Не забывайтесь своевольно в речах. Что надобно обменяли, и сразу обратно. Ненароком обмолвитесь, острожники разом заберут…

Запамятовав про наказ наставника, один из ходоков, по имени Тихон, впервые попавший на торжище, неосмотрительно пробурчал в бороду в адрес священника, склонявшего эвенков принять христианскую веру:

— Кукишем молится, а Божьего Помазанника поминает!

Эти слова, сказанные мимоходом, вполголоса, казалось, никто не мог услышать, а получилось, что не только услышали, но и мстительно донесли. Казаки тут же взяли голубчиков под стражу и отвели в крепость.

— Сколь можно с этими упрямцами возиться. Неча им потачки давать. Давно надоть кончать, чтоб честным людям глаза не мозолили.

— Оне все одно выживут. Така порода.

— А мне, братцы, все едино: хоть христь, хоть нехристь. Лишь бы человек уважительный был, по правде жить старался.

— Ты, паря, язык-то попридержи, еще припишут нам крамолу. Мало ли что у нас в голове. Служим-то государю, — одернул говорившего служивый в годах.

Сколь ни пытались казаки на допросе выведать у старообрядцев, откуда они явились и много ли их, те молчали, как истуканы. Один Тихон сквозь зубы процедил: «Не в силе правда».