Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Больных животных Корней выхаживал, используя те же снадобья, что и дед при лечении людей. Эвенки, видя, как быстро хромые, вялые или худые олени преображаются в лесных красавцев, прониклись к гостю особым почтением и стали величать его на свой лад — шаманом.

Гордый Агирча, похлопывая себя по засаленным штанам, с важным видом пояснял всем:

— Мой внук ученый, страшное дело! Большой шаман.

Вечерами, когда соплеменники собирались у костра, Корней рассказывал им о Боге, о православной вере, жизни Христа, его заповедях. Кочевники слушали и одобрительно кивали: «Ая Христос илэ [59] Ая Христос илэ — хороший Христос человек ( эвенк. ). . Пожалуй, эвенком был».

Подошла пора и Корнею возвращаться домой. Но на небесах спутали его планы. Ночью на стадо напали волки, и, когда Бэюн стрелял в них из берданки, один патрон дал осечку. Утром он сел выковыривать шилом негодный капсюль, а тот, как на грех, воспламенился, и заряженный патрон выстрелил, вогнав картечь в пах оленевода.

Рана, к счастью, оказалась неглубокой, но весьма болезненной: бедняга не был в состоянии даже шагнуть. В такой ситуации Корней не мог покинуть стойбище. Прежде следовало поднять дядю на ноги, одновременно исполняя его обязанности по уходу за стадом.

Агирча в тот же день забил рогача и повез его голову на родовое святилище, чтобы добрые духи помогли сыну побыстрее оправиться от ранения. За многие десятилетия на капище собралась целая гора ветвистых рогов с белыми черепами…

Пока у Бэюна затягивалась рана, эвенки еще два раза откочевывали на свежие пастбища. Все народившиеся весной оленята — тугутки выжили и заметно подросли. Да и среди взрослых оленей не пало ни одного, хотя волки порой крепко досаждали, но собаки и оленеводы всегда были начеку и стадо в обиду не давали.

Когда хвою лиственниц подернуло золотом, кочевье вышло на южную границу пастбищ Агирчи. Дальше простирались владения его свата Сапкара. Здесь оба рода каждый год встречались и несколько дней пировали или, как говорил Агирча, «отмечали дружбу».

От Сапкара они узнали, что главного русского начальника — царя Николая убили и сейчас вместо него правит какой-то Совет. Что люди на Большой Земле разделились на «красных» и «белых», и они смотрят друг на друга через прицел винтовок, повсюду льется кровь. Многие южные эвенки и якуты, спасая жизни, откочевали на север, где, слава богу, все текло своим чередом, по-старому.

«Опять раскол, — тревожно подумал Корней. — Благодарение Создателю, что никому неведом наш скит. Старцы-то ох как правы. Нельзя общаться с миром. Одно зло в том миру».

Агирча втихаря завидовал соседу Сапкару. Дело в том, что у него было пятеро дочерей и всего один-единственный сын — Бэюн, тогда как у Сапкара наоборот — аж пятеро сыновей и лишь одна дочь.

Старший из них, жилистый, высокий, с глазами цвета густого чая, темными, как безлунная ночь, волосами и неподвижным, без тени улыбки, скуластым лицом, казался среди соплеменников настоящим великаном. И имя у него было соответствующим — Хэгды [60] Хэгды — большой, крупный ( эвенк. ). . Одет он был в потертые лосевые штаны и такую же рубаху. Не оленевод, а охотник-промысловик, в стойбище он приезжал только ночевать. И сейчас, целыми днями разъезжая на упряжке, парень промышлял зажиревших за лето гусей и уток.

Услышав свист крыльев, Хэгды вскидывал ружье и стрелял без промаха, ориентируясь лишь на звук. Обученная лайка находила сбитую дичь и ложила ее прямо в нарты. Для промысловика это в общем-то обыденное дело, но меткость Хэгды восхищала, потому что он был слепым. С пятилетнего возраста зрение у него стало ухудшаться, и сейчас Хэгды вообще не видел. В стойбище говорили:

— Его уши и руки видят лучше наших глаз.

У незрячего охотника, как и у Корнея, тоже был пернатый друг, только не беркут, а сокол сапсан.

Когда утром Хэгды выходил из чума, тот, взмахнув сильными серповидными крыльями, тут же слетал с дерева и садился ему на плечо. Водил по сторонам головой, зорко осматривая немигающими, с желтым окаемом, глазами окружающий лес. Затем доверительно приспускал крылья и тихо клекотал что-то в ухо Хэгды. Охотник ласково гладил птицу по спинке и командовал:

— Дэги гэлэктэдеми [61] Дэги гэлэктэдеми — дичь ищи ( эвенк. ). .

В ответ сокол, со свистом рассекая воздух, проносился над кочевьем и скрывался в выбранном направлении. За ним, радостно взлаивая, убегала собака, а следом на упряжке, запряженной оленями, мчался охотник. Возвращались они тоже вместе, обычно под закат и всегда с добычей.

Корней с Хэгды быстро сдружились и засиживались у костра порой до полуночи. Стремясь поглубже проникнуть во внутренний мир своих новых друзей, любознательный Корней расспрашивал приятеля обо всем, чтобы понять представления эвенков о жизни.

Хэгды был убежден, что все на земле происходит по воле Духов.

— Есть Добрый Дух и есть Злой Дух. Добрый Дух весну, лето на землю посылает. Кормит всех. Ягоде, орехам помогает уродиться, зверям детенышей растить. А Злой Дух холодную зиму на землю шлет, реки сушит, тайгу сжигает или, наоборот, все водой заливает. Добрый и Злой Духи друг дружке не уступают: то один верх возьмет, то другой. Никак Добрый Дух пока не одолеет Злого, — объяснял он.

— В мире всего должно быть поровну. Добра и зла в том числе. То, что не встречает противления — не живет. Либо сразу гибнет, либо постепенно хирея, — добавил Корней.

— По-твоему получается, что Добрый Дух, или, как ты называешь его, Бог так и не сумеет одолеть Злого?

— Думаю, что вряд ли — они равны по силе.

— Выходит, все равно кому служить?

— Не скажи. Богу служить — в раю жить, диаволу — в муках ада в преисподней корчиться. Кстати, этот самый диавол в стародавние времена был главным ангелом, сотворенным Богом. Но обуяла его гордыня, захотел сам стать Богом. За то и был свержен на землю. Следом пустили в него с небес громовую стрелу, от которой диавол провалился в преисподнюю и оттуда свое зло теперь творит.

— Ты, Корней, настоящий шаман — все знаешь и умно говоришь.

Такого рода беседы случались у друзей довольно часто. И не удивительно, что Хэгды стал первым из рода Сапкара, решившим принять православие. Растроганный Корней даже подарил ему образок по этому случаю. Узнав о том, что сын крестился, Сапкар отчитал сына:

— Бог далеко, ему нас не разглядеть. Наши Духи живут в тайге и все видят. Когда надо, помогают эвенку.

Но постепенно смирился и бранить перестал. И на всякий случай, тайком, перед важным делом, крестил себя двумя перстами: коли местные Духи оплошают, глядишь, Бог подсобит.

Морозы ударили рано. Красное, будто стыдясь, что плохо греет, октябрьское солнце плыло над рекой в ожидании ледостава. Шурша и позванивая, шуга — лоскутки обмороженной воды — двигалась сплошной массой, с каждым часом замедляя свой бег. Кружевные просветы воды зябко парили. Все медленнее и медленнее движение белых лепешек, и наконец все замерло — река, дыбясь в местах сужения невообразимым нагромождением льдин, встала!