Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Обратно на верхние малоснежные пастбища род Агирчи возвращался уже по занесенному снегом льду. От сильного мороза тайгу накрыло дымчатой вуалью, сквозь которую все вокруг казалось торжественным и загадочным. Провожать давних, добрых соседей вышло все кочевье Сапкара. Люди стояли на берегу и, выкрикивая — «Аят бикэллу!» [62] Аят бикэллу — до свидания ( эвенк. ). , махали руками, до тех пор, пока не скрылась за извивом реки последняя упряжка. Следующая встреча лишь через год…

Караван, подстегиваемый морозом, резво поднимался по руслу, оконтуренному ожерельем ледового припая, в клубах пара, вырывавшегося из оленьих ноздрей, и мраморной пыли, брызжущей из-под полозьев и копыт. На шее хорея [63] Хорей — бык северного оленя, вожак. побрякивали гирлянды из белых костей. Накрыв голову меховым капюшоном, Корней вглядывался в проплывавшие лесистые берега и скаты гор, пытаясь найти признаки жизни, но напрасно. Все живое словно вымерзло. Однако это было обманчивое впечатление. Жизнь продолжалась, только стала неприметней для беглого взгляда.

Вот туманной тенью пробежал заяц-беляк, за ним, сверкнув серебристой изморозью меха, неторопливым галопцем проследовал соболь. А вон посыпалась с ветвей снежная кухта. Это пронеслась белка. Под береговым надувом едва приметные следы горностая, возле его норки рубиновые капли застывшей крови. Неожиданно оглушительный треск расколол безмолвие: это лопнул от мороза лед. Соболь, мышковавший под сугробом, испуганно вынырнул из рыхлой толщи и, совершив громадный прыжок, вскочил на седую ель и скрылся в густой хвое. В морозной тишине было даже слышно, как царапали сухую кору его острые коготки. Раскатисто крукая, торопливо пересек реку таежный вещун — ворон. Провожая его взглядом, Корней невольно вспомнил родителей. «Поди, заждались меня. Обещал-то вернуться вслед за Захаром…»

Неглубокий белый саван, покрывавший лед, не мешал быстрой езде, и кочевники добрались до места, несмотря на частые остановки на ягельных полях, за пять дней. Не успели они обустроиться, как от Сапкара, откочевавшего в таежное глухолесье промышлять пушнину, примчалась упряжка.

— Хэгды крепко заболел. Отпусти, Агирча, внука. Жалко Хэгды. Молодой умирать, — чуть не плача просил белый от куржака гонец.

— Зачем так много говоришь? Главный закон эвенков — помогай в беде, — ответил старик.

Мигом снарядили Корнея, и нарты понеслись обратно.

Сильный, пронзительный ветер гнал по руслу облака снега, которые, казалось, в ужасе убегая от упряжки, спотыкались о повороты реки, завалы и ледяные торосы, прятались в сугробы. Путники обморозили щеки и носы, но до стойбища Сапкара добрались в небывало короткий срок.

Травами и кореньями, заговорами с крестом да молитвою юный лекарь за неделю поставил на ноги друга.

Счастливый Сапкар, обнимая спасителя сына, уговаривал Корнея:

— Оставайся до весны. Кормить будем жирным мясом, чай у костра каждый день пить. Что лучше есть в жизни!

Корней вежливо отказывался.

— Тогда возьми мою лучшую упряжку из пяти оронов.

— Спасибо, Сапкар, щедрый вы человек, но дары не приму. Мы всегда в беде друг другу помогаем. И у эвенков ведь тоже такой обычай.

Сапкар соглашается, но настаивает:

— Возьми для дороги. К амаке вернешься, оставишь оронов ему. Когда будем дружбу отмечать, их зарежем. Тебя благодарить будем.

Провожали Корнея с великим почетом. Уже привычный к оленям, скитник гаркнул: «Геть, геть!» Объезженный хорей прижал уши, куснул нерадивую пристяжную, и нарты стрелой понеслись по реке, по твердому от постоянных ветров снегу, обстреливая Корнея белыми комьями, вылетавшими из-под копыт.

На второй день пути нарты пересекли странный след. Скитник остановился. Характер вмятин с правой стороны свидетельствовал о том, что прошел медведь, но слева тянулась, непонятно от чего возникшая, глубокая борозда.

Раздираемый любопытством, Корней пошел вдоль следа вверх, по склону увала. Вот здесь зверь долго стоял. Четкие, оледеневшие отпечатки правых ступней не оставляли сомнений — точно, медведь. Медведь-шатун! В этом не было сомнений. Что же он так упорно тащит за собой? В это время со стороны реки раздались громоподобный рев и хорканье оленей.

Путник бросился назад, но когда подбежал к месту, где оставил упряжку, ее там уже не было: перепуганные шатуном олени умчались в сторону стойбища Сапкара. Судя по следам, и косолапый поковылял за ними.

К счастью для Корнея, нарты при резком развороте перевернулись, и котомка с лекарскими снадобьями и провиантом, вывалившись, осталась на снегу.

Как быть? Скитник оказался перед затруднительным выбором: возвращаться за оленями в стойбище Сапкара, или продолжить путь к стойбищу деда?

До дедова кочевья было ближе — верст сорок, если считать по извивам реки, а напролом, через горы, так и вовсе не более двадцати. Одолеть сорок верст по сугробам без снегоступов даже выносливому Корнею было не под силу, и он выбрал дорогу через невысокий с виду отрог.

Оторвав рукава оленьей кухлянки, скитник надел их на торбаса, чтобы увеличить площадь опоры и меньше проваливаться в снег. К тому же жесткие волосы оленьего меха, играя роль камуса [64] Камус — шкура с голени лося (можно изюбря, марала), наклеиваемая на лыжи. Короткие, жестокие волосы камуса надежно держат путника на самых крутых снежных склонах. , должны были облегчить восхождение…

День уже покинул долину и был осязаем лишь по отсветам заката, а скитник все шел и шел без остановок в звенящей от стужи тишине. Первые версты дались легко, но, когда начался подъем к изголовью распадка, много сил и времени отнял ледопад, покрывавший его дно мраморными наплывами. Из них на всем протяжении сочилась, клубясь паром, грунтовая вода. Обойти ледопад было невозможно, так как распадок сжимали крутые скаты.

Чтобы одолеть неожиданное препятствие, Корнею пришлось вырубать топором во льду ступеньки. Меховые «рукава-снегоступы» от парящих повсюду родничков оледенели, и при любом неверном шаге скитник мог скатиться вниз, и тогда подъем пришлось бы начинать сызнова.

Пройдя ледопад, путник сбил со «снегоступов» смерзшиеся комья и продолжил восхождение — до гребня отрога было уже рукой подать, но возникла новая проблема — спаянный льдом мех скользил на снегу. Каждый шаг давался с трудом. От неимоверного напряжения парень взмок. Вокруг деревья трещат от мороза, шапка и воротник забелели от инея, а от Корнея пар валил так, словно он только что выскочил из жарко топленной бани.

Моля Господа о милости, парень шел и шел, изредка останавливаясь, чтобы восстановить дыхание. Лучистые бриллианты звезд на черном небосклоне, восхищенно перемигиваясь, дивились упорству человека. «Зачем он поднимается к нам? Чего ему от нас нужно?» — должно быть, недоумевали они.