Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Жалея мужей, женщины из выделанных шкур тайменей сшили непромокаемые бродни. (Крепкие нитки они получали из сухожилий: разминали их руками и, отделив самые тоненькие волокна, брали две и, старательно мусоля слюной, сучили на голом колене.) Женатики, надев под бродни меховые чулки, могли спокойно мыть золото весь день. Для того чтобы рыбья шкура не рвалась об острые камни, поверх бродней они натягивали еще короткие ичиги из лосиной сыромятины, пропитанной медвежьим жиром. Такая обувка оказалась столь практичной и теплой, что и холостяки заказали ее.

Для своих мужей женщины вышивали на голенищах замысловатые узоры и окрашивали рыбью кожу кто в желтый цвет — отваром коры ольхи, кто в красный — лиственницы. А чтобы краска не смывалась, в отвар добавляли порошок из рыбьей икры. У холостяков бродни были попроще: не расшитые и не крашеные.

Добыча на речушке падала, и, сдружившиеся Суворов с Пастуховым, решили попытать счастье на притоке, верстах в двух от первых промывок.

Начали прямо с устья. Есаул первым зачерпнул галечник лотком — небольшим корытцем, выдолбленным из ствола тополя, с пологими краями и поперечной канавкой посредине. Покачивая его на руках в проточной воде, он смывал песчинки и камушки до тех пор, пока в бороздке не остались только крупинки тяжелого желтого металла. Полученный «улов» порадовал. В следующем заборе он оказался еще больше. Хмелея от азарта, Суворов заорал:

— Ротмистр, быстрей сюда!

Сверкая загорелой лысиной, обрамленной венчиком седеющих волос, Пастухов подошел, гордо неся свою добычу, тускло поблескивающую на дне проходнушки, застеленной, для сбора самых мелких частиц, ворсистым куском шинельного сукна. Она оказалась заметно больше.

— Ну, ты даешь! Превзошел учителя! — восхитился есаул.

Золото тут напоминало хорошо отшлифованные сплюснутые зернышки, тогда как на старом месте оно имело вид тонких чешуек.

Как-то, намыв за день желтых зерен меньше обычного, Суворов по дороге в гарнизон пробубнил:

— Мы думаем, что ищем золото. Нет, это оно ищет нас: чем больше его имеешь, тем вернее ему служишь. Я ведь к вам когда пошел, надеялся от этой болезненной страсти избавиться. Ан нет, не вышло — и тут достала.

До морозов намыли рыжухи около пуда. На каждого получалось почти шесть фунтов. По расчетам, этого должно было хватить для устройства жизни на новом месте. Решили трогаться в путь, как только сойдет снег.

Мешочки же с золотым песком каждый день упрямо напоминали обитателям гарнизона о долге перед старателями прииска Случайный. Теперь-то они хорошо представляли, какого труда стоило тем намыть изъятые два пуда. Больше всех терзался угрызениями совести подполковник. Честь офицера, укоренившаяся в сознании с кадетского корпуса, каждодневно укоряла его. В конце концов он пригласил всех на совет.

— Господа, я собрал вас, чтобы обсудить один, довольно щепетильный вопрос. Держать слово, данное артельщикам, или махнуть на наше обязательство рукой?

Офицеры, уже настроившиеся по окончании зимы выбираться к морю, приуныли: если возвращать долг, то их эмиграция отложится как минимум на год, а то и два. Пойти на это было непросто, особенно холостякам, но большинство, не без внутренней борьбы, все же согласилась, что нарушать слово офицера, им не к лицу. Более других ратовал за возврат долга есаул. Ему, как никому другому, было известно, что значило для старателей и их семей реквизированное золото.

После принятия этого мужественного решения договорились в дальнейшем намытое делить на две равные части. Одна в общий котел, а вторая на личные нужды.

Наступивший сезон отработали как заведенные и, сами того не ожидая, к осени собрали необходимое количество золотого песка и самородков. Выручила богатая золотоносная жила. Только на ней за две недели намыли почти пуд шлихового золота.

На прииск отправили Суворова с Дубовым. Барак они нашли легко. Тот, правда, стал раза в три короче и выглядел совершенно заброшенным. Отворили дверь — ни души.

— Неужто разъехались? — расстроился Суворов.

— Да нет, кто-то живет. Вон чайник на печи, вода в ведре чистая. Но надо бы разобраться, кто здесь теперь хозяйничает, — произнес рассудительный Дубов.

— И то верно. Только давай, от греха подальше, в лесочке покуда затаимся.

Вечером объявились-таки хозяева — трое усталых оборванцев с пегой, понурой собачонкой. Есаул признал товарищей.

— Саватей! — окликнул он по имени одного из них.

Тот удивленно уставился на человека в казачьей амуниции.

— Суворов, ты что ль?

— Кто же еще?! А где остальные?

— Мы тута одни. Как основная рыжуха кончалась, так и разошлась артель. На соседний прииск подались. А мы так и моем тута. Барак токо укоротили, штоб помене топить. Зимой соболя промышлям… Ты-то как? Поважнел вроде.

— Слава богу! Грех жаловаться. Мы к вам от подполковника с порученим долг вернуть.

Старатели вытаращили глаза.

— Оно как понимать, неужто все принесли?

— А то как же — взаймы ведь брали. Только как с остальными быть? Далеко тот прииск?

— Не больно. Я за день доходил, — ответил Саватей.

— Отлично! Отнести долю ребятам сможешь?

— С превеликой радостью… Ужель не шутишь?

Есаул вынул из котомки четыре тугих, увесистых мешочка:

— Вот ровно столько, сколько брали.

Старатели онемели. Потрясенные честностью офицеров, они долго стояли истуканами, боясь прикоснуться к неожиданно свалившемуся богатству.

— В акте распишитесь все трое, — ткнул пальцем в бумагу Суворов. — И остальным долю отдайте по-честному. Да не шалить. Про обман все едино узнаем. Руки повыдираем, ежели что.

Пока разговаривали, к собачке подбежали два длинноухих зайчонка-подростка и легли у ее ног. Та сразу оживилась и принялась тщательно вылизывать их. У Суворова с Дубовым от изумления глаза сошлись на переносице.

— Что, дивно? И мы дивились, когда Мулька весной их притащила. Видать, зайчиху-то задавила, а мальцов пожалела. Сама щениться уж не могет, а понянчить малых еще охота. Все лето возилась с ними. Насилу выходила. Оне так тута и живут. Нам-то хорошо: коль сильно прижмет — провиант под боком.

— Да вы что? Как можно?! Они к вам, как к родителям, а вы — «провиант»! Не по-христиански это, — заволновался Дубов.

— Да эт так, к шутейному слову пришлось… Сами к ним прикипели. Другой день как нету, так переживаш, будто за дите малое, а прискочут — праздник, — оправдывался старшой.

Вернув долг, офицеры почувствовали, что с плеч как будто свалилась огромная тяжесть. Теперь они могли с чистой совестью готовиться к отъезду. Всю зиму только и делали, что перебирали вещи, решая, что взять с собой, что оставить. За время жизни в гарнизоне каждый успел окружить себя не только нужными, но и милыми, дорогими сердцу вещицами. Получалось, как ни крути, вместе с харчами, оружием, боеприпасами груза у каждого из них набиралось по три-четыре пуда.