Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

— Есть, отец Григорий, у них еще одна нерешенная проблема: мечтают о семьях, хотели бы после переправы наших девчат сосватать.

— Тоже похвально! Нынче на выданье пять девок да трое на подходе, а парней нехватка. Кто-то в вековухах [112] Вековуха — оставшаяся в девичестве не по обету, а по воле случая. останется. Так что нам прямой резон породниться. Тем паче, что женихи дальние, а свежая кровь ой как нужна. Вместе к ним пойдем. Исповедаю, совершу миропомазание, а там и в скит можно пригласить на смотрины.

— Когда думаете отправиться?

— Откладывать не будем. Растянешь дело — снег ляжет. Да и брата поскорей увидеть хочется. Готовься через два дня на третий.

Духовник хоть и крепкий был мужчина, но Корней опасался, что одолеть дорогу до монастыря пешим ходом ему будет тяжеловато. Поэтому, по совету Дарьи, убедил Григория ехать на оронах [113] Орон — домашний олень. . Пригнанные много лет назад из стойбища Агирчи, они так и держались в окрестностях скита. За это время разросшееся стадо изрядно одичало, но людей подпускало и оседлать их при необходимости удавалось.

Вышедший из ельника караванчик, стоящий в дозоре Антон Хлебников приметил сразу. Первое, что подумал: эвенки едут — и удивился — не приключилось ли чего? Прежде летом их не бывало. Но когда олени стали пересекать сжатое поле ржи, он, наведя полевой бинокль, в одном из наездников признал Корнея. Юнкер тут же спустился с вышки, пристроенной к каменной стене, и оповестил товарищей о приближении долгожданных гостей из Варлаамовского скита.

Знавший эти места Григорий, несмотря на то, что уже был подготовлен рассказом Корнея, не мог скрыть изумления от увиденного. Особенно восхитили его идеально ухоженные поля.

— Чувствуется рука брата. Любит он порядок и чтобы всего было много и непременно красиво. Гляди-ка, часть пахоты под паром — тучность набирает. Грамотно… грамотно дела ведут! По-хозяйски! Молодцы! Иначе не скажешь, — восторженно восклицал он, оглядывая новую, измененную любовным трудом панораму.

Встречать дорогих гостей вышли все. Штабс-капитан не утерпел и побежал навстречу. Обнимая, тиская брата, чуть не свалил того с ног.

— Господи, счастье-то какое! Неужто ты? Не чаял… не чаял, что свидимся. Думал, давно стлел.

— Так и я тебя похоронил. Слава богу, встретились, не сгинули.

Лица обоих светились от радости. Начались расспросы:

— Ну как ты, братец?

— А ты как?

— Покорми сперва, после поговорите, — бурчал довольный Лешак.

Григорий, считавший, что «где пиры, там немочи», ел совсем мало: только понемногу попробовал всего, чтобы не обидеть хозяев. Попотчевав гостей, Лешак со штабс-капитаном провели их по монастырю. Показали и чистый хлев, устланный соломой, ток с горой обмолоченного зерна, курятник, кожемялку, медеплавильную печь, кузню, мельницу на берегу протоки, всю заставленную мешками муки крупного помола. Восхищению Григория не было предела.

— Дивны ваши дела, ой как дивны! Сколько же человек в артели? — осведомился он у Лешака.

— Сколь? Ажно четырнадцать! Я, семеро из офицеров, один отрок да пять приживальцев со стороны. Осенью тунгусы привезут детишек на учебу. Тоже помощники. В прошлу зиму их двенадцать обучалось. Просятся и отроковицы, но женский пол не берем.

— В нашем скиту народу поболе, но не могу похвастать таким обилием богоугодных деяний. Безмерно порадовали вы меня.

— Слава Создателю, помогает Милосердный. И вашему братцу с сотоварищи премного благодарен — на редкость грамотны, от них многому учусь, — промолвил польщенный Лешак.

— На то они и офицеры! Люди чести и долга. Во все времена были элитой России, — пояснил наставник. — А что касается Божьей помощи — нельзя что-либо получить, не давая ничего взамен. Стало быть, вы Бога и людей возлюбили и по Христовым заповедям жить стали.

— Стараемся, батюшка.

— Со слов Корнея знаю, что имеете стремление возродить здесь, как прежде было, старообрядческий монастырь. Как вы себе это представляете? Ведь вы в патриаршей вере.

— Потому и призвали вас. Желаем возвернуться в лоно первородного православия и жить по нему до скончания века. Душой-то мы его давно приняли, богослужение, как прописано в старой «Минее Месячной», ведем. И мальцов по старопечатному Часослову обучаем, память создателей монастыря не гневим. Но меня не покидает тревога: не грешим ли? Ведь мы, почитай, самозванцы — служим-то без законного благословения. А дюже хочется, штоб по чину все было. Вы уж помилосердствуйте — проведите миропомазание в стару веру, — Лешак говорил медленно, стараясь произносить правильные слова, чтобы, не дай бог, наставник не отказал.

— И вижу, и слышу, что всем сердцем стремитесь вы к истинной вере, потому с превеликой радостью и переправу совершу, и благословлю на Христову службу. С утра все в бане помойтесь, оденьтесь в чистое и, даст Бог, после исповеди, на речке, в проточной воде, переправу и сотворим. Говорите, четырнадцать вас, а все ли готовы?

— Да не всем надобно. Из пятерых прибылых четверо с рождения старой веры. Стало быть, наших семеро, отрок и один прибылой. Всего девять. Народ серьезный, к вере большую ревность имеет… Есть, отец Григорий, ишо один вопрос, не знаю, как вы расцените его. Грех на себя взял — крестил зимой эвенкийских детишек. Можно ли их считать староверами?

— А по какому чину крестил?

— Как в наставлении сказано, строго по нему и три полных погружения в проруби содеял.

— Такое не допускается, но и не осуждаемо, коли иных посвященных нет. Важно то, что обряд не нарушен и крестили с верой и чистыми помыслами… Лешак, простите, Алексий, вы сказали, что ваших будет семеро, а вас ведь восемь. Ты верно посчитал?

— Все правильно — семеро.

— Так получается, что кто-то не желает или не готов?

Лешак замялся.

— Говори как есть.

— Брат ваш воспротивился, а отчего, не понятно.

— Действительно странно, — раздумчиво проговорил Григорий. — Надо с ним потолковать. — Сказал ровным голосом, но по глазам и нахмуренным бровям было видно, что он сильно расстроен.

Желая хоть немного смягчить неприятное для настав — ника известие, Лешак с гордостью произнес:

— А юнкер Хлебников жаждет монашеский сан принять. Дозволительно ли то сразу, после переправы?

— Дозволительно, но до пострижения многие искусы пройти полагается. А про себя что молчите? Слышал, общество желает вас видеть настоятелем монастыря. Вы-то сами как, готовы?

— Коли благословите, за честь почту, — смиренно опустил голову Лешак.

Банька была крошечной, посему Григорий с Николаем (им переправа была не нужна) пошли мыться с вечера. Обнажив тела, оба расхохотались: так разительно контрастировала белая, как молоко, кожа на туловище и ногах с цветом кожи на лицах и шеях. Ровная, будто прорезанная граница загара проходила четко по воротнику. Увидев на животе брата страшный шрам, наставник ахнул: