Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

С наступлением затишья на фронте его вновь возвращали в свой запасной полк в Дорогобуже — готовить унтер-офицеров. И тогда он использовал наблюдения, сделанные на фронте, чтобы осмыслить многие явления современной войны. Так, в конце 1916 года он обобщил эти наблюдения и мысли в тезисах под названием «Сравнительный взгляд на русский, немецкий и австрийский уставы полевой службы», где, сопоставляя строение и тактику пехоты этих трех воюющих армий в различных видах боя, постановку разведки, строевой службы и так далее, показал их зависимость от общего экономического и технического развития каждой страны. Эти тезисы он использовал как дополнительный материал для занятий с унтер-офицерами команды, хотя по программе те должны были изучать только существующие уставы и наставления для русской пехоты. Офицеры же, которым доводилось знакомиться с этими тезисами, кто с удивлением, кто с насмешкой говорили: «Прапорщик Мясников вознамерился превратить свою команду «ундеров» в академию генерального штаба...»

...Ну, а чуть позже случилось то, что должно было случиться: самодержавие пало... Конечно, это было великое дело, но кто-кто, а Мясников понимал, что это — только начало. И вот поди ж ты, все чаще и чаще Мясников встречал людей, которые, как этот Евгеньев, уже видели, понимали, откровенно говорили, что и после свержения царя почти ничего не изменилось, что повсюду сидят все те же чиновники да генералы, но и сейчас достаточно сказать им: «Надо вслед за царем прогнать и этих», как сразу же раздавался тот же полный недоверия и возмущения возглас: «А кто их заменит?» Эх, люди, люди, когда вы научитесь понимать ваш народ, верить в его талант и силу?

— Еще раз здравствуйте и извините меня, что заставил так долго ждать, Изабелла Богдановна, — сказал Мясников, когда после окончания торжественного заседания они встретились в фойе.

— Ну что вы, Александр Федорович, наш санитарный поезд все .равно должен стоять на станции до самого утра, так что мне некуда было деваться. А здесь, на заседании, я услышала много интересного.

— Вот как? А скажите, пожалуйста, каким образом вы очутились здесь? Ведь, насколько я помню, весной вы отправлялись в имение вашего мужа с намерением остаться там до окончания войны, не так ли?

— Верно, так. Но когда через месяц Виктор Иванович, окончательно излечившись, вернулся в Петроград, его уже ждало назначение в авиаотряд Второй армии. — Тут только Изабелла Богдановна заметила, что они уже вышли на улицу, и, забеспокоившись, спросила: — А куда мы теперь пойдем?

— Пойдемте в областной комитет. Это недалеко отсюда, на Петроградской, в здании бывшего реального училища. Там же находится и Минский Совет... Итак, ваш супруг попал во Вторую армию. А вы?

— Ну а я некоторое время жила с его родными — матерью и двумя сестрами. Очень, очень милые люди, и кажется, я им тоже понравилась. Но жизнь в деревне оказалась для меня слишком монотонной и скучной. Да и обидно было: не успела выйти замуж, как муж уехал на фронт... Вы понимаете мое состояние?

— Я угадываю, что для такой женщины, как вы, трудно было примириться с этим.

— Я и не примирилась: написала письма врачам нашего госпиталя в Петрограде и попросила помочь устроиться в какое-нибудь медицинское учреждение поближе к штабу Второй армии... И что вы думаете, устроили все как нельзя лучше — старшей сестрой в санитарном поезде, вывозящем раненых из полосы Второй армии в тыловые госпитали.

Сзади них, грохоча сапогами по булыжной мостовой, шла группа людей, и Мясников подумал, что это, наверное, Ландер, Щукин и другие, которые, как и он сам, каждый вечер допоздна сидели в Совете и в областном комитете партии, где всяких дел у каждого была уйма.

— И как же отнесся ваш муж к этому?

— Ха! Видели бы вы, как он был потрясен, когда я позвонила ему по полевому телефону в Несвиж и сообщила, что нахожусь в четырнадцати верстах, на станции Городея, в санпоезде. Он взял у кого-то коня, примчался туда и впервые позволил себе кричать на меня... Но это только поначалу. Он ведь ко мне действительно очень привязан, поэтому через несколько дней уже начал хвалить, что я так все здорово придумала и мы можем часто встречаться. Тем более, что к этому времени у него опять настроение стало препаршивое...

— По какой причине?

— Понимаете, когда он прибыл в свой авиаотряд, как раз началось летнее наступление наших войск. Ну, он тогда искал забвения, что ли, от гатчинских переживаний, поэтому не очень задумывался, нужно ли, полезно ли это наступление. Он был рад, что может снова летать, и не раз совершал отчаянные разведывательные полеты над немецкими позициями и тылами... Насколько понимаю, пользы особенной эти полеты не принесли армии, но в разведотделе штаба Виктора Ивановича оценили за храбрость. Офицеры-разведчики дружили с ним и делились новостями...

Разговаривая, они подошли к зданию Совета, Здесь, несмотря на темень на улице, было людно: беспрестанно входили и выходили какие-то солдаты, рабочие, слышалась то русская, то белорусская, а то и польская речь. Они поднялись по лестнице на второй этаж, где была комната, служащая Мясникову кабинетом; в углу стояла железная койка с солдатским матрацем и серым одеялом. Мясников помог Изабелле Богдановне снять пальто, усадил за стол и попросил рассказывать дальше.

— Так вот. В последнее время Виктор Иванович выглядел сильно озабоченным. Когда приезжал ко мне в Городею или когда мне удавалось вырваться и поехать к нему в Несвиж, я замечала, что он все время сосредоточенно хмурится, а на мои вопросы, что его заботит, пожимает плечами. А вчера (вчера какое — 21 октября?) я говорю ему, что хотя на фронте нет боевых действий, но с наступлением осенних дождей начались повальные простудные заболевания от сырости, поэтому мы сегодня должны вывезти в Минск целый поезд больных. И тут он вдруг как-то странно смотрит на меня и говорит: «В Минск? А ведь там этот твой земляк с русской фамилией...» Так как после моего приезда на фронт мы ни разу о вас не вспоминали, то я сначала даже не поняла, о ком речь, и спрашиваю: «Кто это?» А он отвечает: «Ну тот прапорщик, которого мы встретили в поезде, помнишь?» — «Мясников?» — спрашиваю я. «Угу, — говорит он. — Думаю, он бы сильно встревожился, узнав, что здесь затевается какая-то гнусность с его корпусом...» Я даже поразилась: «С каким это его корпусом?» А он говорит: «Разве ты не знаешь, что наш Гренадерский корпус считается «Мясниковским»?Да, представь, он склонил на свою сторону целый корпус. Впрочем, что там корпус — на его стороне находится вся наша Вторая армия, и скоро большевики заберут весь фронт...»

Тут Изабелла Богдановна с острым вниманием посмотрела на Мясникова и сказала: