Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

— Что?.. — Крузенштерн впился глазами в лицо Щукина, словно не веря своим ушам. — О господи... Да если это так, если вы действительно готовы защищать Родину, Россию, то я... да я плевать хотел на все остальные наши противоречия!..

Но теперь уже Щукин внимательно посмотрел на него, потом на Липского и вдруг разозлился.

— Да ну вас, на самом деле... Послушайте, ведь сколько месяцев мы, большевики, вышли из подполья и ходим рядом с вами! Речи говорим, статьи пишем, наконец, и на фронте воюем, — так неужели вы до сих пор не уразумели, что все это мы делаем ради Родины, ради России?! И не только русские — Фомин, Тихменев, Петров, я, — но и армянин Мясникян, и латыш Ландер, и еврей Могилевский... Только надо понимать, что наш патриотизм шире, умнее, лучше вашего, так как мы не говорим «пусть другим будет хуже», а хотим, чтобы всем было хорошо! — Он отвернулся, чтоб отойти, но потом вспомнил и снова повернулся к Крузенштерну: — Ну так будете выступать или нет?

— Да конечно же! — ответил тот. — И раз так, я прошу оказать нам еще одну честь — поставить наши подписи под договором, каким бы он ни был... — Крузенштерн посмотрел на Липского, и тот поспешно кивнул в знак согласия. — И если вы согласны с этим, то попрошу написать мою фамилию полностью — фон Крузенштерн.

— Разве ваша фамилия начинается на «фон»? — удивленно воззрился на него Щукин.

— Да. Наш род происходит из эстляндских баронов, но со времен Петра Великого верой и правдой служит России, поэтому я мог бы спокойно носить фамилию фон Крузенштерн. Однако, когда началась эта война, я решил отбросить частичку «фон», чтобы меня не ставили в ряд тех, кто так бесстыдно продает и предает Россию... Но если вы обратили внимание, сегодня за нашим столом стой стороны сидят одни лишь «фон» и «цу»

— Понял, — радостно кивнул Щукин. — Это будет здорово... Пусть знают, что с нами находятся не только честные офицеры, но среди них есть даже лица с приставкой «фон» перед фамилией... Пусть знают это!

...Заседание возобновилось не через час, а гораздо позже. Немцы, даже не упоминая о собственном проекте договора, теперь направили все усилия на то, чтобы оспорить или хотя бы смягчить формулировку тех или иных пунктов русского проекта. С упорством бульдога Зауберцвейг вцеплялся в каждый из них, пытаясь или выдернуть его из договора или изменить в пользу немцев. Но Щукин проявлял не меньшую цепкость, а если и соглашался менять формулировку, то находил такую, которая лишь смягчала внешнюю форму, оставляя суть неизменной. И тогда немцы просили дать им время подумать и сразу же один из них выходил из зала, а потом, вернувшись, шушукался с генералом Зауберцвейгом. Было ясно, что они бегают согласовывать каждую формулировку с кем-то наверху, быть может с самим Гофманом, и только после этого решаются принять ее. Во время одного из таких вынужденных перерывов Крузенштерн, будто не замечая, что его слушают немцы, довольно громко сказал Липскому:

— Еще Мольтке-старший говорил, что самым несчастным полководцем является тот, который имеет над собой контроль и должен каждый день, каждый час давать отчет о своих предположениях, планах и намерениях... При такой системе должна разбиться всякая самостоятельность, всякое быстрое решение, всякий смелый риск, без которых нельзя вести ни одного серьезного дела.

Переводчик немцев, конечно, сейчас же перевел эти слова своим, а те, поняв, на что намекает русский офицер, вновь со всей остротой почувствовали превосходство этого солдата, руководителя русской делегации, над своим генералом. Они, конечно, знали, что Щукин даже при желании не мог бы связаться со своими. Но понимали и то, что он и не нуждается в этом, так как облечен широкими полномочиями, ибо ему полностью доверяют, считают способным решать самые ответственные государственные задачи. Это, но немецким понятиям, было дико и противоестественно и вызывало мысль, что при такой системе где-то неминуемо должна быть допущена страшная ошибка и наступит катастрофа, крах власти большевиков и всей России. И конечно, немцы даже в мыслях не могли допустить, что именно благодаря такой «порочной системе» этот самый солдат Степан Щукин впоследствии станет профессором, специалистом по философии и литературоведению и, овладев в совершенстве немецким и французским, будет преподавать на этих языках в международной ленинской школе...

Ну а пока обсуждение договора продвигалось черепашьими темпами. Прошел день, наступил вечер, потом прошла и полночь, и наконец они добрались до пункта 9 проекта договора, где говорилось о запрещении перебрасывать немецкие войска с Восточного фронта на Западный, к англо-французам. Здесь Зауберцвейг уже просто взбеленился.

— Господин Щукин! — прямо прорычал он. — Я заявляю, что этот пункт для нас совершенно неприемлем! Я еще понимаю, когда речь идет о запрещении перебрасывать войска с одного на другой участок русского фронта, но против англо-французов?! Да какое вам дело до них? Вы хотите выйти из войны — ну и отлично. А их предоставьте своей судьбе!

— Ошибаетесь, генерал, — спокойно возразил ему Щукин. — Вы рекомендуете нам путь предательства, чего у нас и в мыслях нет. Вы должны знать, что в первом декрете Советского правительства, в Декрете о мире, предлагается заключить мир между всеми воюющими державами, мир без аннексий и контрибуций. И мы еще верим, что остальные державы согласятся заключить такой мир... А сейчас, подавая им пример, мы не можем все же допустить, чтобы наше перемирие было использовано Германией и обернулось величайшим несчастьем для французского, английского, бельгийского народов. Мы не хотим, чтобы правительства союзных нам стран имели хоть малейший повод обвинять нас в предательстве...

— Да ведь вы и не сможете контролировать выполнение этого пункта! Неужели вы воображаете, что мы позволим вам объезжать наш фронт и инспектировать, какие части где стояли вчера и где находятся сегодня?

— На этот вопрос вам ответит капитан генерального штаба фон Крузенштерн, — заявил Щукин.

Все немцы пораженно уставились на вставшего капитана. В представленном русскими предварительном списке участников он числился просто как капитан Крузенштерн. А тут выясняется, что он — «фон»... Значит, немец? Дворянин? И — с большевиками заодно?..

А капитан начал свою речь с извинения за то, что вынужден напомнить господину генералу некоторые истины. Господин генерал, вероятно, полагает, что русские, занятые революцией, совсем перестали заниматься, скажем, разведкой. А это, конечно, далеко не так. Русская разведка, как и разведки других воюющих стран, продолжает всеми доступными средствами собирать сведения о противнике. Более того, в настоящее время ее возможности даже увеличились, так как германская армия находится на оккупированной ею территории, где население терпит всяческие притеснения и, естественно, оказывает содействие русской разведке. Наконец, для немецкого командования едва ли должно быть секретом, что русская революция, в особенности Октябрьская, вызвала симпатии значительной часта немецких солдат и последние не желали бы стать душителями революции. Вот почему русскому командованию достоверно известно и расположение немецких воинских частей, и сколько в них живой силы и оружия, и кто ими командует...