Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Глаза Зауберцвейга от гнева все более округлялись, но Крузенштерну это, казалось, только доставляло удовольствие. Приведя для примера ряд сведений о немецких дивизиях и корпусах на передней линии фронта, он продолжал:

— Мы смеем уверить вас, господа, что если какие-либо пункты заключенного договора о перемирии будут нарушены, в частности если будет сделана попытка перебросить тайно войска с нашего фронта на Запад, то нам не нужно будет специально инспектировать ваш фронт, чтобы узнать об этом...

— Вот как?.. — почти взревел Зауберцвейг. — И что же из этого? Что вы сделаете тогда, капитан фон Крузенштерн?

Крузенштерн запнулся, так как понимал, что отвечать от имени Советского правительства или даже военно-революционного комитета он не может, поэтому повернулся к Щукину и вопросительно посмотрел на него. Тот сделал ему знак сесть и поднялся сам.

— Будет очень плохо, господин генерал, — тоном серьезного предупреждения сказал он. — Тогда мы будем иметь полное основание сказать нашим солдатам и народу, что искренне и честно хотели прекратить войну, но германская сторона не захотела этого, поэтому мы и вынуждены продолжать войну, но уже как справедливую, революционную войну. Кстати, тогда станет еще более ясно, насколько мы были правы, требуя включения в договор пункта, защищающего интересы наших союзников...

Даже для такого прямолинейного солдафона было ясно, какая угроза таится в этих словах. Тем не менее он не мог сразу пойти на попятный, поэтому еще раз, но уже деланно непоколебимым тоном, заявив, что требование русских неприемлемо, предложил устроить перерыв для обсуждения создавшейся ситуации.

Когда русские снова очутились в своей комнате, оказалось, что уже четыре часа ночи. Однако никто не чувствовал усталости, все были крайне возбуждены только что происшедшим спором.

Крузенштерн снова подошел к Щукину и с виноватым видом сказал:

— Похоже, я здорово разозлил этого пруссака своим заявлением о настроении немецких солдат, а? Может быть, не нужно было упоминать об этом, говоря о деятельности нашей разведки?

— Почему? Наоборот, это вы здорово ввернули. Что теперь их солдаты нам весьма сочувствуют — это они знают и без нас, но одно дело услышать такое от меня, большевика и солдата, другое — от вас, офицера генерального штаба... Это, знаете, страшновато!

— Ну а если говорить серьезно, как мы поступим в случае их отказа подписать договор с таким пунктом? — с тревогой спросил Липский.

И вновь Щукин с удивлением посмотрел на него:

— Неужели вы думаете, что я просто блефовал там? Да нет, поймите, мы не можем оставить их руки свободными в вопросе переброски войск на Западный фронт! Не можем, так как они, создав там перевес сил и разбив англо-французов, потом могут повернуться и накинуться на нас. Вот почему, если они начнут артачиться, мы уйдем отсюда, не подписав перемирия.

Липский многозначительно посмотрел на Крузенштерна и, кивнув куда-то в сторону, воскликнул:

— А ведь скажи об этом там — ни за что не поверят! Щукин, сделав вид, что не понимает, о ком идет речь, другим тоном продолжал:

— Но немцы согласятся, не беспокойтесь. Им перемирие, повторяю, нужно не меньше, чем нам, иначе они не стали бы садиться за стол переговоров.

И он оказался совершенно прав. Когда делегации вновь собрались вместе и Щукин твердо повторил, что русская сторона ни за что не подпишет договор без этого пункта, — Зауберцвейг предложил найти хотя бы другую формулировку. И после долгих споров было решено, что о запрещении перебрасывать войска с Восточного на Западный фронт будет сказано не в самом договоре, а в «техническом разъяснении к статье 9 договора», что, конечно, нисколько не меняло сути дела.

Следующие две статьи — 11-я и 12-я, — в которых говорилось о братании русских и немецких солдат, тоже вызвали яростное сопротивление. Зауберцвейг с возмущением говорил, что само понятие «братание» солдат различных армий является «чудовищным и аморальным», ибо ведь армии призваны защищать свои страны и уже по этой причине не могут, не должны испытывать никаких «братских» чувств к солдатам какой-либо другой армии. Отсюда понятно, что «братание», проводимое по инициативе русских, есть не что иное, как нечестная политика, попытка внести разложение в германскую армию, подбросить головешки от собственного горящего дома в чужой дом, распространить русскую революцию в Германию. И немецкое командование ни за что и ни в коем случае не может допустить включения такой статьи в договор...

Липский и Крузенштерн, которые совсем недавно относились столь же враждебно к братанию русских и немецких солдат, теперь не представляли, что же может ответить Щукин? И вновь были поражены, когда тот, как ни в чем не бывало, начал методично отметать эти, кажущиеся им столь логичными, доводы Зауберцвейга.

— Простите, господин генерал, — слегка усмехаясь, отвечал он, — но ваши представления об армиях, как бы это сказать... устарели, что ли... Сегодняшние многомиллионные армии, составленные в основном из представителей трудового Народа, уже не хотят быть слепым орудием в руках правительств, понимаете? Они все больше становятся выразителями интересов и настроений своих народов, понимаете? А поскольку народным массам всех стран — всех, а не только России! — война приносит кровь, слезы и страдания, то эти массы начинают понимать ненужность и вредность войны, у них появляется желание покончить с ней, воткнуть штык в землю и брататься с солдатами, к которым до этого им внушали ненависть. Вы вот, господин генерал, говорили, что братание на фронте проводится по инициативе русских, преследующих разные темные цели... Что же, по-вашему, у немецких солдат нет стремления к миру, нет желания поскорей кончить войну? Выходит, если мы здесь подпишем договор о перемирии, о прекращении огня и кровопролития, то немецкие солдаты будут вроде бы недовольны этим, возможно, начнут роптать против вас: зачем, мол, вы сделали это, мы хотим и дальше воевать?.. — Щукин обвел насмешливым взором присутствующих и продолжал: — Надеюсь, никто здесь не станет утверждать такую — я извиняюсь, что не могу найти другого слова, — чушь... Вы знаете, что будет как раз наоборот: если вы не подпишите договора о перемирии — вот тогда-то и поднимется ропот и недовольство. И тогда братание как выражение стремления немецких солдат к миру примет еще большие размеры, поверьте. А если вы, продолжая не понимать, что от чего происходит, попытаетесь насильственно мешать этому братанию, то как думаете: не захотят ли тогда немецкие солдаты поступить так же, как поступили русские, то есть сбросить тех, кто мешает им поскорей покончить с проклятой войной?.. А ведь это и будет то самое «подбрасывание горящих головешек», о котором говорили вы, господин генерал. Но только уж тогда не вздумайте валить вину на нас, русских большевиков, а пеняйте на себя...