Джон Рид - Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918

К ночи он доехал до предместья, вышел из автомобиля и дальше пошел пешком. Никому не известно, что говорил Дыбенко казакам, но генерал Краснов сдался со всем своим штабом и несколькими тысячами казаков, а Керенскому посоветовал сделать то же самое 5 {146} .

Что до Керенского, то я привожу здесь выписку из показаний генерала Краснова от 1 ноября:

«1 ноября 1917 г., Гатчина.

Около 15 час. сегодня меня к себе потребовал Верховный Главнокомандующий. Он был очень взволнован и нервничал.

«Генерал, — сказал он, — вы меня предали. Ваши казаки заявляют, что они арестуют меня и выдадут матросам».

«Да , — отвечал я, — разговоры об этом идут, и насколько мне известно, вам никто не сочувствует».

«Но и офицеры говорят то же».

«Да, офицеры особенно недовольны вами».

«Что же мне делать? Остается одно: покончить с собой!»

«Если вы честный человек, вы поедете сейчас в Петроград с белым флагом и явитесь в революционный комитет, где начнете переговоры как глава правительства».

«Да, я так и сделаю, генерал».

«Я дам вам охрану и попрошу, чтобы с вами поехал матрос».

«Нет, только не матрос. Вы знаете, что здесь Дыбенко?»

«Я не знаю, кто такой Дыбенко».

«Это мой враг».

«Ну что же делать? Раз ведете большую игру, то надо рисковать».

«Хорошо. Только я уеду ночью».

«Зачем? Это будет бегство. Поезжайте спокойно и открыто, чтобы все видели, что вы не бежите».

«Ладно. Но дайте мне надежный конвой».

«Хорошо».

Я пошел, вызвал казака 10-го Донского казачьего полка Русакова и приказал назначить восемь казаков для охраны Верховного Главнокомандующего. Через полчаса пришли казаки и сказали, что Керенского нет, он бежал. Я поднял тревогу и приказал его отыскать, полагая, что он не мог убежать из Гатчины, но его не смогли отыскать».

Так бежал Керенский, один, переодетый матросом. Бежал и тем самым потерял последние остатки той популярности, которой когда-то пользовался у русских масс…

Я возвращался в Петроград, сидя вместе с шофером-рабочим в кабине грузовика, переполненного красногвардейцами. Керосина у нас не было, поэтому фонарей мы не зажигали. Дорога была забита пролетарской армией, возвращавшейся домой, и свежими резервами, двигавшимися на фронт, чтобы занять ее место. Во мраке смутно вырисовывались огромные грузовики вроде нашего, артиллерийские колонны, повозки — все это, подобно нам, без огней. Мы отчаянно неслись вперед, резко сворачивая вправо, то влево, чтобы избежать столкновения; вслед нам неслась брань пешеходов.

А на горизонте сверкали огни столицы, еще более прекрасные ночью, чем днем. Казалось, что по голой равнине была рассыпана целая груда брильянтов.

Старик рабочий, правивший нашей машиной, восторженно показал на озаренную светом столицу.

«Мой! — кричал он, и лицо его сияло. — Теперь весь мой! Мой Петроград!»

Военно-революционный комитет с неослабевающей энергией развивал свое победоносное наступление.

«Ноября 1-го:

Всем армейским, корпусным, дивизионным, полковым комитетам, всем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Всем, всем, всем.

На основании соглашения казаков, юнкеров, солдат, матросов и рабочих решено было Александра Федоровича Керенского предать гласному народному суду. Просим задержать Керенского, предать гласному народному суду. Просим задержать Керенского и требовать от него от имени вышепоименованных организаций немедленно явиться в Петроград для передачи себя суду.

Подписи:казаки 1-й Донской казачьей Уссурийской конной дивизии, комитет юнкеров партизанского отряда Петроградского округа, представитель V армии.

Народный комиссар Дыбенко ».

Комитет спасения, дума, Центральный комитет партии социалистов-революционеров, с гордостью считавший Керенского своим членом, — все горячо возражали против этого воззвания, утверждая, что Керенский несет ответственность только перед Учредительным собранием.

Вечером 16 (3) ноября я наблюдал, как по Загородному проспекту двигались две тысячи красногвардейцев с военным оркестром, игравшим «Марсельезу» (как верно попадала она в тон этому войску!), и кроваво-красными флагами, реявшими над густыми рядами рабочих, которые встречали своих братьев, защитников красного Петрограда. В холодных сумерках шагали они, мужчины и женщины, и над ними качались длинные штыки их винтовок; они шли по еле освещенным и скользким от грязи улицам, и толпы буржуа молча глядели на них, презрительно, но боязливо.

Все были против них: дельцы, спекулянты, рантье, помещики, армейские офицеры, политические деятели, учителя, студенты, люди свободных профессий, лавочники, чиновники, служащие. Все остальные социалистические партии ненавидели большевиков самой черной ненавистью. На стороне Советов были простые рабочие, матросы, сохранившие верность революции солдаты, безземельные крестьяне да горсточка, крохотная горсточка интеллигенции.

Из отдаленнейших уголков необъятной России, по которой прокатилась волна ожесточенных уличных боев, весть о разгроме Керенского отозвалась громовым эхом пролетарской победы; Казань, Саратов, Новгород, Винница, где улицы были залиты кровью, Москва, где большевики направили артиллерию на последнюю цитадель буржуазии — на Кремль.

«Они обстреливают Кремль!» Эта новость передавалась на петроградских улицах из уст в уста, вызывая ужас. Те, кто приезжал из «матушки Москвы белокаменной», рассказывали страшные вещи. Тысячи людей убиты. Тверская и Кузнецкий в пламени, храм Василия Блаженного превращен в дымящиеся развалины, Успенский собор в руинах, Спасские ворота Кремля вот-вот обрушатся, дума сожжена дотла 1 {147} .

Ничто из того, что уже было совершено большевиками, не могло сравниться с этим ужасным святотатством, совершенным в самом сердце святой Руси. Набожным людям слышался гром пушек, палящих прямо в лицо святой православной церкви и разбивающих вдребезги святая святых русской нации.

15 (2) ноября комиссар народного просвещения Луначарский разрыдался на заседании Совета Народных Комиссаров и выбежал из комнаты с криком:

«Не могу я выдержать этого! Не могу я вынести этого чудовищного уничтожения красоты и традиции…»

Вечером в газетах появилось его заявление об отставке:

«Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве.

Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется.

Жертв тысячи.

Борьба ожесточается до звериной злобы.

Что еще будет? Куда идти дальше?

Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен.