Джон Рид - Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918

Каменев добавил:

«Так называемый «Народный Совет», предлагаемый нам конференцией, будет включать около 420 членов, в том числе около 150 большевиков. Кроме нас, в него войдут делегаты контрреволюционного старого ЦИК, 100 представителей городских самоуправлений — все корниловцы, 100 делегатов от крестьянских Советов, назначенных Авксентьевым, и 80 делегатов от старых армейских комитетов, уже не представляющих солдатских масс.

Мы отказываемся допустить сюда старый ЦИК и представителей городских дум. Делегаты крестьянских Советов должны быть избраны созванным нами Крестьянским съездом, который одновременно изберет и новый Исполнительный Комитет. Предложение исключить Ленина и Троцкого есть предложение обезглавить нашу партию, и на такое предложение мы не пойдем. И наконец, мы вообще не видим никакой надобности в «Народном Совете». Советы рабочих и солдатских депутатов открыты для всех социалистических партий, а ЦИК вполне точно отражает реальное соотношение их популярности в массах…»

Карелин заявил от имени левых эсеров, что они будут голосовать за большевистскую резолюцию, но оставляют за собой право видоизменить некоторые детали, так, например, порядок представительства от крестьян, и требуют сохранения за собой портфеля министерства земледелия. Эти требования были приняты…

Позднее, на заседании Петроградского Совета, Троцкому был задан вопрос относительно формирования нового правительства.

«Об этом я ничего не знаю, — ответил Троцкий. — Я в переговорах участия не принимаю… Впрочем, я не думаю, чтобы они имели большое значение…»

В эту ночь на конференции царила большая тревога. Делегаты городской думы вышли из ее состава…

Но и в самом Смольном в рядах большевистской партии нарастала сильная оппозиция политике Ленина. В ночь на 17 (4) ноября огромный зал ЦИК был набит битком. Атмосфера была зловещая.

Большевик Ларин заявил, что уже приближается срок выборов в Учредительное собрание и что пора покончить с «политическим террором».

«Необходимо смягчить мероприятия, принятые против свободы печати. Они были необходимы во время борьбы, но теперь не имеют никакого оправдания. Печать должна быть свободна, поскольку она не призывает к погромам и мятежам».

Под крик и свист своих же партийных товарищей Ларин предложил следующую резолюцию:

«Декрет Совета Народных Комиссаров о печати отменяется… Политические репрессии подчиняются предварительному разрешению трибунала, избираемого ЦИК (на основе пропорционального представительства) и имеющего право пересмотреть также все уже произведенные аресты, закрытие газет и т. д.».

Эта резолюция была встречена громом аплодисментов не только с левоэсеровских, но и с части большевистских скамей.

Аванесов поспешно предложил от имени сторонников Ленина отложить вопрос о печати до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение между политическими партиями. Это предложение было отвергнуто огромным большинством голосов.

«Революция, завершающаяся в настоящий момент, — говорил Аванесов, — не побоялась поднять руку на частную собственность, а вопрос о печати должен рассматриваться нами именно как вопрос о частной собственности…»

Затем он прочел следующую резолюцию, официально предлагаемую большевиками:

«1. Закрытие буржуазных газет вызывалось не только чисто боевыми потребностями в период восстания и подавления контрреволюционных попыток, но и являлось необходимой переходной мерой для установления нового режима в области печати, такого режима, при котором капиталисты — собственники типографий и бумаги — не могли бы становиться самодержавными фабрикантами общественного мнения.

Дальнейшей мерой должна быть конфискация частных типографий и запасов бумаги, передача их в собственность Советской власти в центре и на местах с тем, чтобы партии и группы могли пользоваться техническими средствами печатания сообразно своей действительной идейной силе, т. е. пропорционально числу своих сторонников.

Восстановление так называемой «свободы печати», т. е. простое возвращение типографий и бумаги капиталистам — отравителям народного сознания, явилось бы недопустимой капитуляцией перед волей капитала, сдачей одной из важнейших позиций рабочей и крестьянской революции, т. е. мерой безусловно контрреволюционного характера.

ЦК предлагает поэтому большевистской фракции ЦИК категорически отвергнуть всякие предложения, клонящиеся к восстановлению старого режима в деле печати, и безоговорочно поддержать в этом вопросе Совет Народных Комиссаров против претензий и домогательств, продиктованных мелкобуржуазными предрассудками или прямым прислужничеством интересам контрреволюционной буржуазии».

Чтение этой резолюции прерывалось ироническими замечаниями левых эсеров и негодующими криками оппозиционных большевиков. Карелии вскочил со своего места и запротестовал: «Три недели назад большевики были самыми яростными защитниками свободы печати… Аргументы, приводимые в этой резолюции, странным образом напоминают точку зрения старых черносотенцев и царских цензоров: они ведь тоже говорили об «отравителях народного сознания».

Троцкий, произнес большую речь в защиту резолюции. Он проводил различие между положением печати во время гражданской войны и ее положением после победы: «Во время гражданской войны право на насилие принадлежит только угнетенным…» ( Крики:«Кто же теперь угнетенный? Каннибал!»)

«Наша победа над врагами еще не завершена, — продолжал Троцкий, — а газеты являются оружием в их руках. При таких условиях закрытие газет есть вполне законная мера самозащиты…» Затем Троцкий перешел к вопросу о положении печати после победы.

«Позиция социалистов в вопросе о свободе печати должна быть точным отражением соответствующей их позиции в вопросе о свободе торговли… Власть демократии, организуемая ныне в России, требует полного уничтожения господства частной собственности над печатью, точно так же как и над промышленностью… Советская власть должна конфисковать все типографии. ( Крики:«Конфискуйте типографию «Правды»!») Буржуазная монополия печати должна быть разрушена. Иначе нам не стоило бы брать власть! Каждая группа граждан должна иметь доступ к бумаге и типографскому станку… Право собственности на типографии и бумагу принадлежит прежде всего рабочим и крестьянам и только после них буржуазным партиям, составляющим меньшинство… Переход власти в руки Советов влечет за собой коренное изменение всех основных условий существования, и это изменение не может не коснуться печати… Если мы не остановились перед национализацией банков, то с какой стати нам терпеть газеты финансистов? Старый строй должен умереть, и это должно быть понято раз навсегда…» Аплодисменты и злобные крики.