Джон Рид - Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918

Я желанный гость во тьме румынских погребков,
Пульсирующих жаркими ритмами
    насмешливых цыганских скрипачей…
В кофейнях Грэнд-стрит,
    пристанище еврейских философов,
Романистов, читающих новые главы,
    по десяти центов со слушателя,
Драматургов, инсценирующих газетные шапки,
    поэтов — немых, в глухой Америке…

Экзотический негритянский город, верх Амстердам-авеню,
И его черный, чувственный, задешево счастливый люд,
    которого все сторонятся,
Кабачки темного города и европейские джазы…
Центральный парк, элегантные автомобили, мурлычащие на аллеях
Элегантные всадники, фланирующая элита,
На скамьях беспокойно обжимаются влюбленные,
    поглядывая, не видно ли полисмена,
А жаркими ночами сюда льются задыхающиеся трущобы,
    чтобы поспать на лужайке…
Гарлем, подержанный и слегка уцененный Нью-Йорк,
Бронкс, усовершенствованное гетто,
    паршивая поросль коммерческих домов,
Большие зеленеющие парки и обтерханная кромка природы…
Пропущу ли я вас, грохочущая грузовиками Вест-стрит,
    темная Авеню смерти,
Изящная старая церковь Моря и Земли,
    Инвуд, набалдашник Манхэттена,
Старьевщики Минетта-лейн и вопящий водоворот Брод-стрит,
Аллею Макдугала, позолоченную нищету модных художников,
Кэнтиз Слип, старую метку моря в нижних кварталах?
Нет, и в другом полушарии, в трех тысячах миль отсюда,
    без путеводителя или карты,
Я опишу — только скажите —
    и вас, и ваших обитателей,
Пьяных и трезвых, под луной и под солнцем,
    в любую погоду…
Я наблюдал, как летний день поднимался
    из-за быка Вильямсбургского моста,
Я спал в устричной корзине на Фултонском рынке,
Я толковал о боге со старухой кокни,
    продающей сосиски у надземки на Саус Ферри,
Я слушал рассказы итальянских воришек в семейных номерах Хелл-Холла
И слушал с галерки Метрополитен-Опера,
    как Дидур поет «Бориса Годунова»…
Я играл в кости с гангстерами
    в округе Гэс-Хауз
И видел, что произошло с неопытным шпиком
    на Санхуанском холме…
Я могу рассказать вам, где нанять убийцу,
    чтобы пришить стукача,
И где покупают и продают девчонок,
    и как добыть марафет на 125-й улице,
И о чем говорят люди в отдельных кабинетах Лафайетовых бань.
Или позади Стив-Броди…
Мил, и дорог, и всегда нов для меня этот город,
Словно тело моей любимой…

Все звуки — резкий лязг надземки,
    грохот подземки,
Стук полицейских дубинок по полуночным панелям,
Болезненная и монотонная шарманка,
    протесты автосирен,
Пулеметный треск пневматических молотков,
Глухие взрывы где-то глубоко под землей,
Однообразные крики газетчиков,
    частые звонки «неотложек»,
Низкие неровные гудки вечернего порта
И гремучее шарканье миллионов ног…
Все запахи — дешевой обуви, подержанной одежи,
Голландских пекарен, воскресных яств, кошерной стряпни,
Свежий запах газетных тонн
    вдоль Парк-Роу,
Метро, пахнущее, как усыпальница Рамзеса Великого,
Усталый запах человеческой пыли
И кислое зловоние трущоб…
Люди — менялы с каменными глазами,
    жонглирующие империями,
Смуглые, наглые чистильщики,
    раболепные лотошники,
Итальянцы в белых колпаках,
    шлепающие на сковороды оладьи
    в окнах закусочной Чайлдса,
Желтолицые швейники, кашляющие на скамейках бульваров
    под чахлым весенним солнцем,
    завтракающие горстью арахиса
    и вяло наблюдающие за прыжками фонтанной струи,
Верхолаз на шпиле Вулворта {192} , — бесконечно малая величина.
Благотворители, просящие с запросом,
    в связи с тем, что бедняки все беднеют,
Вымотанные, рычащие кондукторы,
    чувствительные профессиональные боксеры,
Подметальщики грохочущих улиц,
    сквернословы-ломовики,
Испанцы-докеры, громоздящие горы груза,
    шелкопрядильщицы со впалыми глазами,
Сварщики, хватающие раскаленные заклепки
    на высокой паутине балок,
Кессонщики в шипящих кессонах под Норс-Ривер,
    разнорабочие метро,
    подрывники, бурящие скалы под Бродвеем,
Боссы, планирующие тайные махинации,
    стряхнув пепел с сигары,
Хриплые ораторы в Юнион-Сквер,
    проповедующие с ящиков из-под мыла {193}
    непрерывные крестовые походы,
Бледные полуголодные кассирши универмагов,
    худые дети, клеящие бумажные цветы
    на темных чердаках,
Принцессы-стенографистки и принцессы-маникюрши,
    жующие резинку с царственной улыбкой,
Сутенеры, бандерши, шлюхи, зазывалы, вышибалы, филеры…
Все профессии, расы, темпераменты, философии,
Вся история, все перспективы, вся романтика,
Америка… целый мир!