Джон Рид - Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918

Небольшая, очень трогательно написанная глава «Мечты Панчо Вильи» заканчивается таким признанием «необразованного рубаки»: «Хорошо помогать Мексике стать счастливой страной».

Разве это не мечта всех героев «Восставшей Мексики» до единого?

И если какими-то своими чертами Панчо Вилья напоминает нашего Чапаева, то это свидетельствует о том, что и в первой книге Джона Рида, и в первой книге нашего Фурманова проявляла себя сложная и многообразная действительность народной революции, в которой перерастание стихийного начала в организованную революционную борьбу является столь острой и столь важной проблемой.

Многим читателям «Восставшей Мексики» импонировала изумительная многоцветность прозы Джона Рида, запечатлевшей необыкновенные краски мексиканской природы. Очень чуткое, изощренное зрение Джона Рида проявилось и в том, что множество выведенных в книге лиц, очерченных лишь немногими чертами, отличалось удивительной жизненностью.

В этом характерная особенность ридовской литературной манеры того времени. С цветистостью, которая иногда у него появлялась, он впоследствии расстается, а редкостная способность делать каждый характер живым — совершенствуется. Впрочем, значение книги «Восставшая Мексика» заключено не в тех или иных особенностях формы, а в том, что здесь с глубокой убедительностью была раскрыта народность бурного, пестрого и многоликого движения, свидетелем и другом которого стал Джон Рид.

Как драма народа, который взялся за оружие, чтобы добыть себе свободу и землю, обрело силу это произведение. В этом секрет его поразительного единства и того глубокого впечатления, которое оно оставляет. Джон Рид отдавал себе отчет в том, что встреча с революционной Мексикой духовно обогатила его: «Я снова нашел себя и пишу лучше, чем когда-либо».

Характерно, что книга кончается главой «Los pastores», в которой описан спектакль народного театра в Эль-Оро, причем действие средневековой мистерии обогащается вполне современными репликами зрителей, и это придает традиционному зрелищу совершенно новый смысл: давным-давно окостеневшие образы и несложный сюжет мистерии причудливо переплетаются с темами сегодняшнего дня, интересующими революционно настроенную аудиторию. Получается очень интересно, и Джон Рид заканчивает свою книгу о крестьянской революции словами: «Мексиканскому театру придется обойтись без своего золотого века», желая этим сказать, что преображаемая революцией Мексика, минуя эпоху Возрождения и много других эпох, прямо из средневековья бросается в «бушующие волны современной жизни».

Мы назвали эту концовку характерной потому, что она напоминает о патерсонском «карнавале» и о том, какое огромное значение придавал Джон Рид литературе и театру, их неразрывной связи с народной жизнью, их способности выразить народные чаяния. Всякая народная революция втягивает в свой бурный водоворот литературу и театр — это излюбленная мысль Рида.

Как известно, Эйзенштейн и Александров в своем фильме о Мексике исходили из книги Джона Рида, и тот, кому удалось познакомиться хотя бы с фрагментами этого, так и не увидевшего свет фильма, обязательно должен был заметить, что великий советский кинематографист Эйзенштейн воспринял в книге Джона Рида отнюдь не ее экзотическую сторону, а ее народную природу, ее подлинную сущность, что и позволило с такой силой раскрыть в сценарии образ Панчо Вильи и показать всесокрушающую силу народного движения, опрокидывающего все препятствия.

Находясь в Мексике, Джон Рид не мог забыть об Америке. Она постоянно напоминала о себе той ненавистью, которую питал восставший народ к американским трестам, грабившим и разорявшим страну. Эта тема проходит сквозь всю книгу. Она возникает и в рассказе «Мак-американец» (1914), в котором показано, как прочна броня предрассудков, прикрывающая заносчивого американского обывателя, презрительно третирующего мексиканское простонародье. Рассказ показывает пустоту и аморальность спесивого янки.

Вскоре после возвращения из Мексики Джон Рид становится свидетелем нового преступления Уолл-стрита — зверской расправы над горняками Ладлоу в Колорадо. Его восхищает мужественное сопротивление, которое оказали горняки полиции и войскам, направленным для подавления стачки. «Война в Колорадо» — называется корреспонденция Джона Рида, напечатанная и «Метрополитене» (1914, июль).

Он приехал на место действия «примерно через десять дней после массовых убийств в Ладлоу». Внешне все уже было спокойно. «Ничто не напоминало о том, что три ночи назад по улицам мчалась разъяренная толпа вооруженных людей, готовых к отчаянной схватке на этих улицах…»

Ему пришлось восстанавливать картину событий, добывая материал, подобно исследователю. Документы, анализ социально-экономических данных, свидетельские показания легли в основу очерка, который точнейшим образом воспроизводит все перипетии разыгравшейся в Ладлоу трагедии. Это всесторонне аргументированное обвинение в чудовищном преступлении, предъявленное не только Рокфеллеру, который держит в руках всю угольную промышленность Колорадо, но и всему капиталистическому строю.

Очерк разоблачает капиталистическое рабство в Америке. Чтобы закрепить систему самой свирепой эксплуатации, хозяева стали «умышленно ввозить для работы на шахтах иностранцев» — итальянцев, поляков, греков и др., «тщательно подбирая на каждой шахте людей, говорящих на разных языках, чтобы рабочим труднее было объединиться». Были заведены «феодальные» порядки, ставившие шахтера и его семью в полную зависимость от хозяйского произвола… «повсюду укрепления и патрули, как в государстве, находящемся на военном положении». Рабочему было предоставлено только одно право — повиноваться и терпеть.

Джон Рид тщательно и глубоко изучает действительность. Он показывает, что забастовка в Ладлоу возникла стихийно, в поисках выхода из той «отчаянной нищеты», до которой были доведены колорадские горняки. Стихийным было и то сопротивление, которое оказали забастовщики брошенным против них карательным отрядам.

Разнузданность капиталистической тирании в полной мере проявилась в тех кровавых зверствах, которые были содеяны в Ладлоу, в том презрении к людям труда, с которым действовали агенты компании и государства. Возмущение охватило даже самых «скромных и терпеливых», даже тех, кого обычно было «легко прибрать к рукам». На сторону забастовщиков становятся люди, обычно не вмешивающиеся в такие события: «врачи, священники… аптекари и фермеры». «С оружием в руках», — подчеркивает Джон Рид. И в другом месте приводит еще один, также очень показательный перечень — «чиновники, извозчики, шоферы, школьные учителя и даже банковские служащие…». Вот эта невыносимость социального гнета, достигшего предела, неизбежность возмущения, охватившего широкие общественные слои, и является внутренней темой очерка «Война в Колорадо».