Марек Альтер - История Сепфоры, жены Моисея

Хореб, бог отца моего Иофара, прими мои подношения.

В северный угол я положу ячменные лепешки, которые приготовила своими руками. В южный угол налью я вина из винограда, который сама собирала.

Слушай меня, Хореб, Бог славы, ты, который управляешь громом!

Я чернокожая Сепфора из Куша, я пришла сюда с другого берега Тростникового моря. Мне приснился сон.

Ночью явилась мне птица. Она летела высоко. У нее были светлые перья. Я смотрела, как она летела, и смеялась. Она летела надо мной и кричала, словно звала меня. И я поняла, что эта птица — я сама. Кожа моя черна, как обгоревшее дерево. Но во сне я была белой птицей.

Я летела над двором моего отца. Я видела его дом из белого кирпича, высокие фиговые деревья, цветущий тамариск и виноградную беседку, в которой мой отец объявляет свои решения. Со стороны сада в тени теребинтовых деревьев я видела жилища слуг, пальмы, стада, дороги, покрытые красной пылью, и большое дерево смоковницы на дороге, ведущей в Эфу. На дороге, ведущей в горы — о, Хореб! — я увидела стоящие в круг дома из необожженного кирпича, печи и наковальни. Это была деревня кузнецов. Я полетела так далеко, что увидела колодец Ирмны и дороги, ведущие в пять царств Мадиана.

И я полетела к морю.

Оно было покрыто золотой дымкой. Его нестерпимо яркое сияние слепило меня. Все было нестерпимо ярким: и море, и вода, и песок. Воздух скользил мимо, не охлаждая меня. Я больше не хотела быть птицей, я хотела опять стать собой. Я коснулась земли ногами и увидела свою тень. Я защитила глаза покрывалом и увидела ее.

Между камышами далеко в море покачивалась крепко сбитая лодка. Я сразу узнала ее. На этой лодке я и моя мать приплыли из страны Куш в страну Мадиан. Мы пересекли море, несмотря на жгучее солнце, на мучительную жажду и страх. И в моем сне она ждала нас, чтобы увезти обратно — в страну, где я родилась.

Я окликнула свою мать, чтобы поторопить ее, но ее нигде не было видно, ни на пляже, ни на утесе.

Я шла по илистому дну. Колючие листья тростника резали мне руки и ладони. Я легла на дно лодки, которая была точно моего размера. Тростник раздвинулся, и передо мной открылось море. Лодка заскользила между двумя огромными водяными стенами. Они были так близко, что я могла дотронуться кончиками пальцев до зеленой тверди воды.

Страх обуял меня. Я сжалась в комочек и закричала от ужаса.

Я поняла, что стены сейчас сойдутся, словно края раны, и вода поглотит меня.

Я продолжала кричать, но слышала только жалобные, душераздирающие стоны моря.

Я закрыла глаза и ждала. Лодка ударилась о дно, и я увидела мужчину, одетого в передник, складки которого были уложены, как подобает египетскому принцу. Он ждал меня. Руки его до самых локтей были украшены браслетами, у него была белая кожа, на лоб падали черные кудри. Он остановил лодку, взял меня на руки и пошел через Тростниковое море. Достигнув берега, он приложил свои уста к моим и вернул мне дыхание, которое море хотело отнять.

Я открыла глаза. Стояла ночь.

Настоящая земная ночь.

Я лежала на своем ложе. Это был сон.

Я подумала: «О, Хореб! Почему ты послал мне этот сон? Что он означает? Жизнь или смерть?»

Где мое место? Здесь, рядом с моим отцом Иофаром, великим жрецом Мадиана, или в стране Куш, там, где я родилась? Должна ли я оставаться жить со своими белокожими сестрами или отправиться туда, на другой берег моря, где мое племя живет под игом Фараона?

О, выслушай меня, Хореб! Тебе я вручаю свою жизнь. Я буду танцевать от счастья, если ты захочешь мне ответить, ты, знающий мою скорбь.

Почему Египтянин ждал меня на дне моря?

Почему ты стер из моей памяти имя и лицо моей матери?

Какой путь указывает мне прерванный тобой сон?

О! Хореб! Не заставляй меня сожалеть о том, что я обратилась к тебе. Почему ты молчишь?

Что будет со мной, Сепфорой, чужестранкой?

Здесь никто не возьмет меня в жены, потому что черна моя кожа. Но здесь мой отец, который любит меня. Для него я женщина, достойная уважения. Кем буду я для народа Куша? Я не знаю его языка, я не ем его пищи. Как мне жить среди него? У нас нет ничего общего, кроме цвета кожи.

О, Хореб, ты Бог моего отца Иофара. Кто будет моим Богом, если не ты?

Хореб молчал и в этот день, и в следующие дни. Сепфора долго не могла забыть свой сон. Он остался в ней, словно яд.

Шли месяцы. Сепфора страшилась наступления ночи. Не двигаясь лежала она на своем ложе с открытыми глазами, не осмеливаясь провести языком по губам, словно боясь ощутить на них вкус незнакомых губ. Она подумала было открыться своему отцу Иофару. Кто сможет дать ей лучший совет, чем мудрец царей Мадиана? Кто любил ее больше, чем он, и кто мог лучше понять ее смятение и тревогу?

Но она молчала. Она боялась обнаружить свою слабость, показаться слишком ребячливой, как другие женщины, которые больше слушают свое сердце и не верят глазам. Он так гордился ею, что ей хотелось быть сильной, умной и верной всему тому, чему он ее научил.

Постепенно воспоминания о сне стали стираться, лицо Египтянина теряло отчетливость. Прошло несколько месяцев, и она совсем перестала вспоминать свой сон. Однажды утром Иофар сказал своим дочерям, что назавтра у них будет гость, молодой Реба, сын царя Шеба.

— Он едет, чтобы посоветоваться со мной. Будет здесь к вечеру. Мы встретим его с почетом, как он того заслуживает.

Новость вызвала смех и шушуканье всех женщин в доме. Дочери Иофара и служанки знали, что им предстоит. Вот уже год, как красавец Реба каждый месяц приезжал к Иофару за советом.

Начались приготовления к завтрашнему пиру. Пока одни готовили еду, другие ставили шатер для приема, третьи отбирали ковры и подушки, чтобы разложить их во дворе. Сефоба, старшая из дочерей Иофара, еще живших в отцовском доме, сказала с присущей ей прямотой то, о чем думала каждая из них: