Николай Баранов - Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ]

В Ратьшин огород камушек. И ведь прав князь — ровно слепые, ничего о супротивниках неведомо. И ведь не сказать, что бездельничает степная стража. Дозоры заезжают в дикое поле, как никогда далеко. Ставших редкими степных обитателей, расспрашивают только не с пристрастием. Без толку — никто ничего толком не знает про татар. Говорят, что из Булгарии ушли на юг в низовья Волги. Часть гоняет половцев где-то юго-западнее степной Рязанской границы. Вроде бы, сколько-то осталось в Булгарии. Вот и все, что известно. Корней тоже не сидит, сложа руки. Хоть купчишки и пропали, Ратислав знает, шлет тиун в степь, да по волге странничков, которые должны доглядывать ворога. Вот только, похоже, и странники ничего путного про татар не узнали. Большинство просто пропадает. И про то Ратьше ведомо. Ну да князь вопрос задал. Надо отвечать. Боярин кашлянул, виновато развел руками.

— Ничего, княже. Словно повымерла степь. Одни бродники на месте и остались. Да и эти ничего толком сказать не могут. Или не хотят. Сам знаешь — на ножах мы с ними, гоним с насиженных мест. Да и с татарами они, говорят, снюхались. Так то, еще тогда, на Калке было. Чего-то им, видно, пришлые наобещали.

— Слышал уже от тебя сие, — проворчал князь Юрий. — Однако вызнать все про татар надо. Так что слушай внимательно.

Он опять прихлопнул ладонью по столу.

— Бери людей, сколько — сам решишь и езжай в дикое поле наполдень так далеко, как понадобится. Узнай, как хочешь, все о татарах: где они, сколько их, чего делать думают. Не надо никого расспрашивать, доберись до самих татар, языка возьмите, да его и допросите с пристрастием. Коли можно будет, сюда его доставьте. Только делайте все, сторожась, как сможете: живыми татарам в руки не попадите. Нельзя им лишний повод для войны давать. Оденьтесь и вооружитесь под половцев, аль бродников. Главное — не попадайтесь им в руки живыми. Зарежьтесь, но не попадайте. Все ли понял?

— Понял, княже, — наклонил голову Ратислав.

— Теперь скажи, как все это делать мыслишь.

Боярин помолчал, собираясь с мыслями, провел ладонью по волосам и заговорил:

— Завтра пораньше выеду к себе в Крепь, иль велишь прямо сейчас, княже?

— Нет, и так только с дороги. Одна ночь ничего не решит. Поешь, переночуешь. Завтра с утренней зарей тронешься.

— Понял. Тогда прямо сейчас пошлю туда Могуту. Пусть упредит моих, что б готовились. С собой возьму свой десяток из детских. Самых лучших. Доберусь до Онузлы. Там заберу полусотню сакмогонов. С ними и пойду в поиск. Полсотни в самый раз: меньше — придется прятаться даже от самой мелкой степной шайки, больше — сильно заметно. Нет, полусотня в самый раз.

— Ну что ж, тебе виднее, — заключил Юрий Ингоревич. — Ступай в трапезную, поешь, да спать ложись. Вставать со светом. А мы тут пополуночничаем, обсудить еще кой-чего надобно. Ступай, боярин.

Спалось плохо. Полночи ворочался Ратислав. Растревожили новости, принесенные с Дикого поля саксином. Задремать удалось уж ближе к утру. Разбудили Ратислава чуть свет. Пока перекусил, пока выехал из града, развиднелось. Утро выдалось хмурым, знобким. Дождь пока не собрался, но небо заволокла серая пелена, готовая им разродиться. Позевывая и кутаясь в плащ, Ратьша выехал из полуденных ворот, то и дело обгоняя, тянущуюся со дворов к выезду из города и дальше на выгон, скотину. Перебравшись через Черную речку, перевел Буяна на рысь, а добравшись до торной дороги, пустил вскачь. Скачка разбудила и согрела. Попридержав, разгорячившегося жеребца, снова перешел на рысь. Возвращался боярин один. Охрану брать не стал, хоть начальник княжьей стражи, провожая, предлагал. Одному быстрее получится — всяко, лошади охраны окажутся не такими резвыми, как его Буян.

Монотонная езда снова навеяла дремоту. Ратьша не стал ей противиться и задремал, благо привычка к тому была. Где-то на середине пути из облаков, затянувших небо, все же, заморосил дождь. Ратислав надвинул на голову куколь плаща и снова погрузился в дрему. Умный конь шел к дому сам.

Боярин добрался до Крепи задолго до полудня. Здесь уже все было готово к походу — Могута, отъехавший из Рязани в ночь, отобрал людей и лошадей. Все необходимое собрали во вьюки. Оружие и брони взяли половецкие из Ратьшиных запасов. Одежду пока надели свою: ехать три дня по Рязанской земле, чего народ пугать. Половецкие тряпки сунули во вьюки — потом в Онузле наденут. Расселись в трапезной пообедать. Десять воинов, Могута и Ратислав. Выпили за удачу в поиске. Совсем по чуть-чуть. Закончили обед, поднялись, вышли во двор. Дождь продолжал моросить. Ну, да, пускаться в дорогу под дождем, к удаче. Кони оседланы. К каждому верховому пристегнут заводной. Тут же пять вьючных лошадок с походным скарбом. Запрыгнули в седла, разобрали поводья. Провожать вышли все обитатели усадьбы. Млания на мгновение прижалась щекой к колену Ратислава, шепнула:

— Береги себя, княжич.

— Прощай, мамка, — провел Ратьша ладонью по непокрытой, мокрой от дождя голове Мелании. — Скоро увидимся.

Боярин дал шпоры коню, тот всхрапнул, скакнул вперед, но, сдерживаемый уздой, замедлил шаг и двинулся к воротам усадьбы. Остальные всадники потянулись следом. Буяна Ратьша в поиск брать не стал: не воевать шли — за языком. Тут не так важна сила и резвость скакуна, важнее выносливость. Иногда, уходя от погони, скакать приходилось сутками. Потому он взял под седло двух половецких жеребцов, словно созданных для степной скачки.

К вечеру проехали верст около тридцати. Дождь, то прекращался, то вновь начинал сыпать из низких серых туч, цепляющихся за верхушки деревьев, закрывая окрестности серой кисеёй. Дорогу развезло, копыта лошадей чавкали по лужам, разбрызгивая жидкую грязь. Ноги и животы скакунов посерели, ноги у всадников тоже забрызгало до середины бедер. Оживление в отряде, царившее в начале пути, к вечеру угасло. Виной тому — погода. Ни Могута, ни Ратислав пока не рассказывали новостей, поведанных саксином. Доберутся до Онузлы, тогда уж. А пока людей будоражить ни к чему.

Ехали лесом. Лиственно-хвойным. Местами лес переходил в чисто березовый, скрашивающий серый день яркой белизной стволов. Листва на березах пока радует зеленью. Только отдельные пряди выбиваются из общего тона яркой желтизной. Часто попадались обширные поляны с кусками обработанной земли. Рожь, пшеница, овес уже сжаты. Людей на полях не видать — сыро, слякотно. Иногда попадаются деревеньки в два-три двора.

Ратьшины владения проехали быстро. Не велики они, десяток деревень в три-шесть дворов, сельцо Березовое в три десятка, ну и Крепь, само собой. Со своих земель боярин, в случае войны, должен был выставить двадцать конных и оружных воинов. Немало для такого небольшого надела. Но князь Юрий знает, каковые доходы имеет Ратислав, потому и количество воинов таково. Оба десятка боярин держит в постоянной готовности. Один служит с ним в степной страже. В теплое время года. За службу им платит Великий князь. Второй сидит в усадьбе, охраняет порядок в боярских землях. Служат в этих двух десятках люди, выбравшие воинскую службу делом своей жизни, и получают от Ратьши плату за нее. Даже не все они русичи. Двое мерян, соплеменников Ратиславовой матери, прибившиеся к нему вместе с мамкой Меланией. Один булгарин, чего-то не поделивший со своими соплеменниками. Даже половец есть, поссорившийся с ханом своей орды.