Николай Баранов - Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ]

Половцы сумели остановиться: до задних дошло, что впереди что-то пошло не так. Передние пытались пробиться через плотно сбившихся соплеменников в задние ряды. Самые сообразительные рванулись вправо и влево, решив выбраться из балки, внезапно ставшей для них ловушкой. Такую кучу-малу бить любо-дорого. Хотя, если б половцы и не струсили, ударили рязанцам навстречу, вряд ли это их бы спасло: рязанцы облачены в панцири, лошади их тоже, а у половцев вооружение легкое — не выдерживают они прямого столкновения с кованой конницей. Но если б, все же, решились, победа русичам досталась бы гораздо дороже. Не решились, слава Перуну!

Толпа всадников, в которую превратились преследователи, уже совсем рядом. Кто-то из нее, не желая получить удар в спину, развернул коня навстречу Ратьше. Здоровый мужик, но небогатый — доспех кожаный, деревянный, обтянутый кожей щит без умбона и оковки по краю, на голове войлочный колпак. Хоть и бедный, но храбрый. Хотел умереть, как воин, что ж… Подставленный под Ратьшино копье щит не спас от таранного удара. Наконечник пробил его, пробил и кожаный панцирь, проткнул насквозь грудь. Тут пытаться вытаскивать копье уже бесполезно. Ратислав выпустил древко и выхватил из ножен меч. В следующий миг Буян врезался бронированной грудью в гущу врагов. Опрокинул стоящего боком коня вместе с всадником, ударил в круп следующего так, что половец, сидевший на нем, завалился на спину. Ратьша рубанул его поперек груди. Справа и слева подоспели свои. Давили, опрокидывали степняков, кололи копьями, рубили мечами. Над балкой поднялся вой боли и ужаса. Теперь половцами владело только одно желание — бежать. Уже и задние все поняли, перестали рваться вперед, разворачивали коней, собираясь уходить тем же путем, которым пришли сюда — по дну балки. Но оттуда по ним ударили ополченцы, обошедшие холм. Выборный воевода, действительно, дело знал. Теперь половцы окончательно превратились в обезумевшее от страха стадо. Большинство даже не пыталось сопротивляться, падая под ударами рязанцев. Звон стали, хряск от рубящих ударов, визг раненых коней, хрип умирающих заполнили балку.

Часть степняков, увидевших, что с боков их пока не охватили, гнали своих лошадей вправо и влево к склонам балки. Они, конечно, были не слишком крутыми. Но это для человека, для коня же, обремененного весом всадника, препятствие это оказалось сложным. То и дело кони, поднимающиеся наверх, оступались, присаживались на задние ноги и съезжали вниз. Некоторые опрокидывались и, подминая всадника, летели кувырком на дно балки, сбивая по пути карабкающихся следом. По ним открыли стрельбу рязанцы из задних рядов, которые непосредственно в рубке не участвовали. Под ливнем стрел до верха смогли добраться совсем немногие.

Ратьша опьянел от крови, обильно забрызгавшей его правую руку и бок. Рубка почти не сопротивляющегося врага, врага кровного, с которым воевали искони, это ли не упоение! Когда с коня свалился разрубленный наполы очередной степняк, боярин увидел перед собой своего — рязанца. Такого же пьяного, залитого кровью, из ополченцев, ударивших половцам в тыл. Кончено! Вся куча врагов, попавших между жерновами двух русских отрядов, была перемолота, или разбежалась. Впрочем, сбежали немногие. Это Ратьша понял, посмотрев на склоны балки, усеянные трупами людей и лошадей. Особо много их было навалено внизу — куда они скатывались, пронзенные стрелами. Пленных сегодня не брали — некогда с ними возится. А отправлять в Онузлу — опять людей для охраны посылать, уменьшать число воинов в отряде. Ни к чему это.

Ратислав опустил, внезапно потяжелевший меч. Повесил щит на крюк. Стянул с левой руки рукавицу, провел рукой по лицу, остывая. Отнял руку, глянул на испачканную чужой кровью ладонь. Вытер ее о конскую гриву. Подъехал Могута. С тревогой посмотрел на боярина — цел ли? Ведь весь в крови. Ратьша успокаивающе махнул рукой. С трудом расцепив зубы, сказал:

— Чужая.

Ближник успокоено кивнул.

— Пусть посчитают сколько убитых-раненых, — приказал Ратьша. — Раненых сразу отправляй в Онузлу. Растревожили мы осиный рой: всяко, кто-то сумел уйти, скоро доберутся до своих и устроят охоту на нас.

Могута снова кивнул.

— Дозоры подальше разошли, — добавил боярин. — Во все стороны. И встаем на дневку. Людям скажи, пусть с убитых берут только самое ценное. И, пожалуй, как нагрузят, вьючных лошадей пусть с ранеными отправляют — дальше налегке пойдем. С собой возьмем только вьючных с едой и заводных.

Могута кивнул в третий раз и отправился выполнять приказ. Ратислав же направил жеребца назад к подножию холма, откуда пробивался родник, питающий ручей, журчащий по дну балки. Добравшись до ручья, ополоснул меч, тщательно протер его куском полотна, который приготовил уже Первуша, которого Ратьша зачислил с утра в свою ближнюю дружину и, оценив его услужливость и сообразительность, сделал своим меченошей. С его же помощью снял пластинчатый доспех, забрызганный кровью, оставшись только в кольчуге. Расстегнул ремни, поддерживающие кольчужные ноговицы, сбросил — тоже надо чистить от крови. Шлем в ту же кучу — тоже закровянил.

— Почисти, не мешкая, — сказал Первуше.

— Сделаю боярин.

Хорошо сказал, без заискивания, но и с должным почтением. Ратьша потянулся, прогибаясь в спине, разминая закаменевшие мышцы, стянул мокрый от пота подшлемник, тряхнул головой, обернулся поглядеть на место побоища. Там уже вовсю обдирали убитых половцев. Раненых без затей добивали. Надо бы оставить пару-тройку языков, подумал Ратислав. Дернулся, было, к коню — поскакать, приказать, но передумал: Могута распорядится. Вернулся к ручью, ополоснул от крови лицо, руки, плеснул несколько пригоршней на голову, вытерся чистым куском полотна, протянутым Первушей. Напряжение битвы отпустило.

— Коней напои, — приказал боярин меченоше. — Остыть только дай.

— Само собой, — кивнул Первуша.

— Я на холм поднимусь, осмотреться надобно.

Ратьша зашагал к подножию холма, быстро взобрался на вершину и окинул взглядом окрестности. Далеко на полдень видны были мелкие кучки скачущих прочь всадников — половцы, которым повезло уцелеть. Чуть ближе, едущие не спеша дозоры рязанцев. По пять-семь человек. Разглядел дозоры только на полдне и на закате. С двух других сторон их не увидел, но там местность была изрезана балками и дыбилась холмами — наверное, просто не видать. Правильно — дело дозорных, увидеть самим и не дать увидеть себя. Кроме удирающих половцев, больше врагов не было. Вот и ладно. Обедаем и встаем на ночевку. Глянул вниз. Грабеж побитых половцев закончился. Быстро. Ну да сноровка имеется. И ведь сказал же — брать только самое ценное, как же — ободрали до гола. Ладно, заслужили. А перегруженные вьючные лошадки до Онузлы как-нибудь доплетутся.