Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

– О да, я свободен как ветер. Я… э-э… в Берлине только проездом. Вот и решил воспользоваться шансом, повидать вас, – проговорил Альфред, молча попрекая себя: «Ну, что же ты не скажешь ему о настоящей причине, что привела тебя сюда?»

– Прекрасно, прекрасно! Давайте поужинаем вместе и побеседуем. Я был бы очень этому рад.

– И я тоже.

– В таком случае жду вас у стойки администратора в семь тридцать.

Альфред провел день, бродя по городу и сравнивая безвкусные, грубоватые берлинские улицы с великолепными бульварами Парижа. Когда холод становился невыносимым, он спасался от него в неотапливаемых музеях, задерживаясь в самых теплых залах. К семи часам он вернулся в госпиталь и стал ждать в приемном покое, теперь совершенно опустевшем. Фридрих вышел ровно в половине восьмого и повел Альфреда в столовую для врачебного персонала – большую, без единого окна, пропахшую квашеной капустой комнату, где множество официантов сновали вокруг, обслуживая одетых в белые халаты посетителей.

– Как видите, Альфред, здесь так же, как и повсюду в Германии, много столов, полным-полно обслуги, вот только еды кот наплакал.

Ужин в госпитале, который всегда подавали холодным, состоял из тонких ломтиков бирвурста [90] Колбаска к пиву (нем.). , лебервурста [91] Особая ветчинная колбаса из кусков свиного мяса (нем.). , деревенского лимбургского сыра, холодного вареного картофеля, кислой капусты и солений. Фридрих смущенно извинился:

– К сожалению, это лучшее, что я могу предложить. Надеюсь, вам сегодня удалось поесть горячего?

Альфред кивнул:

– Я ел жареные колбаски в поезде. Они были вполне неплохи.

– Нас ждет еще десерт. Я попросил повара приготовить что-нибудь особенное: его сын – один из моих пациентов, и он частенько меня балует какими-нибудь лакомствами. А теперь, – Фридрих, явно очень усталый, откинулся на спинку стула и с облегчением выдохнул, – мы наконец можем расслабиться и поговорить. Прежде всего, позвольте, я расскажу о вашем брате. Эйген только что прислал мне письмо, в котором спрашивал, нет ли у меня вестей от вас. Мы довольно часто виделись в Берлине, но примерно полгода назад он переехал в Брюссель, где ему предложили неплохое место в бельгийском банке. Чахотка у него по-прежнему в стадии ремиссии…

– О нет! – простонал Альфред.

– А что такое? Ремиссия – ведь это же хорошо !

– Да, конечно. Я так отреагировал на слово «Брюссель». Если бы я только знал! Я ведь совсем недавно провел там целые сутки.

– Но откуда вам было знать? Такое ощущение, что сейчас вся Германия снялась с места. Эйген писал, что он понятия не имеет, где вы живете. И как живете. Все, что я мог ему сказать после нашей встречи в Ревеле, – это что вы надеялись добраться до Германии. Если пожелаете, я возьму на себя роль посредника и дам вам обоим адреса друг друга.

– Да, я хотел бы ему написать.

– Я дам вам его адрес после ужина – он в моем кабинете. Но расскажите же, что вы делали в Брюсселе?

– Вам какую версию – длинную или короткую?

– Длинную. У меня полно времени.

– Но вы, должно быть, устали. Разве вам не пришлось сегодня целый день выслушивать людей? В котором часу вы начали?

– Работал с семи утра. Но разговаривать с пациентами – это не то же самое, что беседовать с вами. Вы и Эйген – это все, что осталось у меня от жизни в Эстонии: я был единственным ребенком в семье, и, как вы, возможно, помните, мой отец умер прямо перед тем, как мы встретились. Матушка скончалась два года назад. Я дорожу прошлым – вероятно, оно имеет надо мной почти иррационально сильную власть. И глубоко сожалею, что мы в последний раз расстались в плохих отношениях – и все из-за моего недомыслия! Так что, пожалуйста – давайте длинную историю.

Альфред с готовностью принялся рассказывать о своей жизни за истекшие три года. Нет, это было нечто большее, чем готовность: все его члены наполнялись теплом, пока он говорил – теплом, источником которого была возможность поделиться о своей жизни с человеком, который по-настоящему желал о ней услышать. Он рассказал о своем бегстве на последнем поезде из Ревеля в Берлин, о фургоне для перевозки скота, увезшем его в Мюнхен, о случайной встрече с Дитрихом Эккартом, о своей работе в качестве редактора газеты, о вступлении в НСДАП, о своих полных страстей отношениях с Гитлером. Он говорил о главных достижениях – о своем вышедшем в свет детище, книге «След еврея в переменах времен», и опубликованных им в прошлом году «Протоколах сионских мудрецов».

Его фраза – «Протоколы сионских мудрецов» – привлекла особое внимание Фридриха. Всего несколько недель назад он услышал об этом документе во время лекции видного историка в Берлинском психоаналитическом обществе, посвященной теме вечной потребности человека в «козле отпущения». Он узнал, что «Протоколы сионских мудрецов», по слухам, представляли собой сборник речей, произнесенных на Первом сионистском конгрессе, состоявшемся в 1897 году в Базеле. Этот «документ» открыл миру существование международного еврейского заговора с целью подорвать христианские институты, спровоцировать русскую революцию и вымостить дорогу к всемирному правлению евреев. Тот оратор на психоаналитической конференции сообщил, что полный текст «Протоколов сионских мудрецов» недавно был вновь опубликован одной неразборчивой в средствах мюнхенской газетенкой, несмотря на то что несколько ведущих научных организаций уже успели убедительно доказать подложность «Протоколов». Знал ли Альфред, что они подложные? – задумался Фридрих. Но ни словом не заикнулся об этом: за время интенсивных занятий психоанализом в последние три года Фридрих научился слушать и думать прежде, чем говорить.

– Здоровье Эккарта ухудшается, – продолжал Альфред, переходя к своим честолюбивым устремлениям. – Мне, конечно, очень жаль, потому что он – замечательный наставник. Однако я понимаю, что его неминуемый отход от дел откроет мне путь к креслу главного редактора газеты нашей Национал-социалистической партии – «Фелькишер беобахтер». Гитлер сам сказал мне, что я – лучший кандидат, это очевидно! Газета энергично развивается и вскоре станет ежедневной. Еще больше я надеюсь на то, что пост редактора вкупе с моей близостью к Гитлеру со временем приведет к тому, что я стану играть видную роль в партии.

В завершение рассказа Альфред поделился с Фридрихом большим секретом:

– Я сейчас планирую написать по-настоящему важную книгу, которую назову «Миф двадцатого столетия». Надеюсь, она заставит каждого мыслящего человека понять масштабы еврейской угрозы для западной цивилизации. Написание ее, разумеется, займет не один год, но я надеюсь со временем добиться права называться продолжателем великой работы Хьюстона Стюарта Чемберлена, «Основы девятнадцатого века». Ну вот, такова моя история от нашей встречи до 1923 года.