Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

– Пожалуйста, учитель, объясните! – Бенто с явным облегчением широко улыбнулся и дружески взъерошил рукой волосы Франку.

Франку улыбнулся в ответ, помолчал пару секунд, радуясь прикосновению друга, и продолжал:

– Под «процессом» я подразумеваю, что мне нравится заниматься образованием своего разума. Я наслаждаюсь изучением иврита и восторгаюсь целым древним миром, который открывается мне. А изучать Талмуд оказалось гораздо интереснее, чем я воображал. Вот только на днях мы занимались историей рабби Йоханона…

– Какой именно из историй?

– Историей о том, как он исцелил другого раввина, подав ему руку, а потом, когда он сам заболел, его посетил еще один раввин, который спросил его: «Приемлемы ли для тебя эти страдания?» И рабби Йоханон ответил: «Нет, ни они сами, ни награда за них». И тот, другой рабби, излечил рабби Йоханона, подав ему руку.

– Да, я знаю эту историю. И в каком отношении она показалась тебе интересной?

– Во время обсуждения мы подняли много вопросов. К примеру, почему бы рабби Йоханону просто не излечить самого себя?

– И, конечно, класс говорил о том, что пленник не может освободить сам себя и что награда за страдания ждет в загробном мире.

– Да, я понимаю, что тебе это очень знакомо, может быть, даже скучно. Но для такого человека, как я, подобные дискуссии живительны. Где еще имел бы я возможность для такого духовного разговора? Некоторые ученики говорили одно, другие не соглашались, третьи недоумевали, почему были использованы такие-то слова, когда иные могли бы излагать суть с большей ясностью. Наш учитель поощрял нас исследовать каждую крупицу того, что можно почерпнуть из текста.

– А вот еще другой пример, – продолжал Франку. – На прошлой неделе мы обсуждали историю о знаменитом рабби, который задержался на пороге смерти, страдая от ужасной агонии, но жизнь в нем поддерживали молитвы его учеников и собратьев-раввинов. Его служанка сжалилась над ним и сбросила с крыши кувшин, который разбился с таким шумом, что все они перестали молиться, и в этот самый момент рабби умер.

– А, да – рабби Иехуда ха-Наси! И я голову даю на отсечение, вы обсуждали, правильно ли поступила служанка и была ли она повинна в человекоубийстве. А еще – значит ли то, что другие раввины поддерживали жизнь умирающего, что им недоставало милосердия, и они лишь оттягивали его прибытие в блаженный грядущий мир.

– Могу себе представить, что бы на это ответил ты, Бенто! Я очень хорошо помню твое отношение к вере в загробную жизнь.

– Именно! Основополагающая предпосылка о существовании грядущего мира порочна. Однако твои соученики не готовы подвергать сомнению эту предпосылку.

– Да, согласен, в этом есть свои ограничения. Но пусть так! Это все равно привилегия, радость – часами сидеть с другими людьми и обсуждать такие весомые материи. И наш наставник учит нас вести споры. Если какое-то положение кажется чрезмерно очевидным, нас учат задаваться вопросом, почему писатель вообще об этом сказал – возможно, под этими словами кроется еще более глубокое положение. Когда мы полностью удовлетворены своим пониманием, нас учат выискивать фундаментальный общий принцип. Если какой-то момент несуществен, нас учат задаваться вопросом, почему автор включил его в текст… Короче говоря, Бенто, изучение Талмуда обучает меня думать, и я полагаю, что и с тобой было так же. Может быть, именно изучение Талмуда отточило твой ум до такой остроты!

Бенто, подумав, согласился:

– Не могу отрицать, что оно имеет свою ценность, Франку. Хотя, оглядываясь назад, я предпочел бы менее кружной, более рациональный путь. Евклид, к примеру, переходит прямо к делу, а не мутит воду загадочными и часто противоречащими друг другу историями.

– Евклид? Изобретатель геометрии?

Бенто подтвердил:

– Думаю, Евклида я оставлю для моего следующего, мирского образования, но пока с этой работой справляется Талмуд. Знаешь, я люблю хорошие истории. Они добавляют занятиям жизни и глубины. Да и вообще все любят истории.

– Нет, Франку, не все! Подумай, какие доказательства есть у тебя для такого утверждения! Это ничем не подкрепленный вывод, который, по моим личным наблюдениям, является ложным.

– А, ты не любишь истории! Что, и в детстве тоже не любил?

Бенто закрыл глаза и стал декламировать наизусть:

– «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал»…

Франку перебил его, продолжая в том же тоне:

– «А как стал мужем, то оставил младенческое». Павел, первое послание коринфянам.

– Потрясающе! Ты теперь стал таким прытким, Франку, таким уверенным в себе! Ты так отличаешься от растрепанного необразованного юнца, только что сошедшего с корабля из Португалии.

– Необразованного – в вопросах иудейской жизни. Однако не забывай, что мы, конверсо, получали навязанное нам, но полное католическое образование. Я прочел Новый Завет от корки до корки.

– Об этом я позабыл. Это означает, что ты уже отчасти начал свое второе образование. Хорошо! И в Ветхом, и в Новом Заветах скрыто много мудрости. Особенно – в писаниях Павла. Всего через несколько строк он полностью выражает мою точку зрения на истории: « Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится ».

Франку задумался, повторяя про себя:

– Совершенное?.. То, что отчасти?..

– Совершенное, – проговорил Бенто, – это нравственная истина. «То, что отчасти» – ее обертка, в данном случае – история, которая перестает быть необходимой, когда истина уже высказана.

– Не уверен, что могу принять Павла как образец для жизни! Его жизнь, как ее излагают в житиях, похоже, была лишена равновесия. Такая суровая, такая фанатичная, такая безрадостная! А сколько проклятий он изрыгал в адрес всех мирских удовольствий! Бенто, ты слишком суров. К чему отказывать себе в удовольствии от хорошей истории, удовольствии столь благом, столь всеобщем! В какой культуре нет своих историй о чудесах?

– Помнится мне один молодой человек, который восставал против историй о чудесах и пророчествах. Такой взрывной и мятежный молодой человек, который так восставал против ортодоксальности Якоба! Помнится мне и его реакция на литургию в синагоге. Хотя он и не знал иврита, он следил за ней по португальскому переводу Торы и приходил в гнев по поводу чудесных историй и говорил, что как еврейская, так и католическая службы – безумие и чушь. Помню, он еще спрашивал: «Что, времена чудес закончены? Почему Бог не совершил чудо и не спас моего отца?» И тот же молодой человек страдал из-за того, что его отец отдал свою жизнь за Тору, которая вся наполнена суеверной верой в чудеса и пророчества…

– Да, все это так. Я помню.