Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

Его публичную позу я могу понять. Я понимаю, что поддержка католической церкви по-прежнему жизненно необходима для его положения фюрера и, конечно, он не может во всеуслышание поддерживать книгу столь откровенно антихристианскую. Когда мы были молоды, в 20-х годах, Гитлер всем сердцем соглашался с моей антирелигиозной позицией. Я знаю, что это по-прежнему так. В приватной обстановке он заходит еще дальше, чем я: сколько раз мне приходилось слышать, что он вешал бы священников рядом с раввинами! Я понимаю его публичную позу. Но почему не сказать мне что-то одобрительное – хоть что-нибудь – наедине? Почему бы хоть раз не пригласить меня на обед и личную беседу? Гесс рассказывал мне, что, когда архиепископ Кёльнский пожаловался Гитлеру на мой «Миф», Гитлер ответил: «Мне эта книга даром не нужна. Розенберг это знает. Я ему говорил. Я и знать не хочу о языческих штучках вроде культа Вотана и тому подобного». Когда же архиепископ стал настаивать, Гитлер объявил: «Розенберг – наш партийный догматик», а потом попрекнул архиепископа тем, что он сам поднимает продажи «Мифа», столь яростно нападая на книгу. Затем я сказал ему, что готов выйти из партии, если мой «Миф» причиняет ей неудобства, он просто отмахнулся от этой мысли – опять-таки не предложив мне лично встретиться. И тем не менее с Гиммлером он постоянно встречается тет-а-тет, а ведь Гиммлер еще более грубый и агрессивный антикатолик, чем я.

Я понимаю, что он, должно быть, питает ко мне какое-то уважение. Он предлагал мне один важный пост за другим: дипломатическое назначение в Лондон, потом в Норвегию, потом назначил главой идеологического образования НСДАП и Немецкого рабочего фронта и всех связанных с ними организаций. Важные посты. Но почему я узнаю о своих назначениях только по почте? Почему бы ему не заглянуть в мой кабинет, не пожать мне руку, не сесть и не поговорить? Неужели я настолько ему отвратителен?

Да, несомненно, проблема в Гитлере. Я жажду его внимания более всего в мире. Более всего на свете я страшусь его досады. Я руковожу самой влиятельной газетой Германии; я ответствен за духовное и философское образование всех национал-социалистов. Притом разве я пишу необходимые статьи? Читаю необходимые лекции? Составляю программы? Надзираю за образованием юных немцев? Нет, рейхсляйтер Розенберг слишком занят размышлениями о том, почему он не удостаивается любящей улыбки или кивка или, прости Господи, приглашения на обед от Адольфа Гитлера!

Я сам себе противен. Это надо прекратить!

Альфред встал с кровати и подошел к письменному столу, стоявшему к его комнате. Открыл портфель, достал папку с грифом «Нет» (у него было две особые папки: в папке «Да» лежали положительные рецензии, письма поклонников и газетные статьи, а в папке «Нет» – все противоположные мнения). Папка «Да» была изрядно потертой. Несколько раз в неделю Альфред перебирал хвалебные рецензии и письма читателей, которые служили ему ежедневным тонизирующим средством – как утренний прием витаминов. Увы, теперь это средство утрачивало свою силу. Теперь все «да»-комментарии едва-едва просачивались в его душу, самое большее на миллиметр, и быстро испарялись. Папка же «Нет», напротив, была неизведанной территорией – пропастью, в которую он редко заглядывал. Сегодня! Сегодняшний день станет поворотной точкой. Он встретится со своими демонами лицом к лицу. Раскрывая нелюбимую папку, он представил себе, как захваченные врасплох письма и статьи разбегаются, ища укрытия. На его губах мелькнула улыбка – впервые за многие недели он отдал должное своему причудливому чувству юмора. Он выбрал наугад один листок. Пришло время преодолеть эту глупость: мужественный человек заставляет себя читать обидные вещи ежедневно, пока они не перестают его ранить. Взглянул на свой улов – это оказалось письмо от Гитлера, датированное 24 августа 1931 года:

Дорогой мой герр Розенберг!

Как раз читаю сейчас в выпуске 235/236 «Фелькишер беобахтер» на первой странице статью, озаглавленную «Намерен ли Вирт прийти к власти?». Направленность этой статьи – предотвращение крушения нынешней формы правления. Между тем я лично странствую по всей Германии, чтобы добиться именно этого. Могу ли я посему просить мою собственную газету не наносить мне удары в спину тактически неразумными статьями?

Волна отчаяния захлестнула Альфреда. Этому письму было уже пять лет, но сила его никуда не делась и по-прежнему больно ранила. Словесные раны, нанесенные Гитлером, так и не исцелились. Альфред энергично помотал головой, проясняя мысли. Думай о человеке по имени Гитлер , велел он себе. Он в конце концов всего лишь человек . Закрыв глаза, он отдался потоку мыслей.

Я познакомил Гитлера с широтой и глубиной немецкой культуры. Я показал ему масштабность еврейской напасти. Я отшлифовал его идеи о расе и крови. Мы с ним ходили по одним и тем же улицам, сидели в одних кафе, непрестанно разговаривали, вместе работали над статьями для «Беобахтера», однажды даже вместе рисовали. Но с этим кончено. Теперь я могу лишь взирать на него в изумлении, как курица, глядящая на ястреба. Я был свидетелем того, как он собирал рассеявшуюся партию, когда вышел из тюрьмы, как он вступил в борьбу за парламентские выборы, как он строил пропагандистскую машину, подобной которой мир никогда прежде не видел. Машину, которая изобрела почтовую рассылку и постоянно вела агитаторскую кампанию, даже когда не приближались никакие выборы. Я видел, что он не обращал внимания на скверную отдачу – менее 5 % голосов в первые несколько лет, и продолжал действовать, пока в 1930 году партия не стала второй по величине в Германии, набрав 18 % бюллетеней. А в 1932 году моя газета вышла с гигантскими заголовками, возвещавшими о том, что нацисты стали самой крупной партией, собравшей 38 % голосов избирателей. Некоторые говорят, что главным мозгом всего этого был Геббельс, но я-то знаю, что это был Гитлер. Гитлер стоял за всем. Я освещал в «Беобахтере» каждый шаг этого пути. Я видел, как он летал из города в город, лично появляясь по всей стране в один и тот же день и убеждая население в том, что он – сверхчеловек, способный присутствовать повсюду одновременно. Я любовался его бесстрашием, когда он намеренно назначал митинги на опасных территориях, контролируемых коммунистами, и отдавал приказы своим штурмовикам драться с большевиками на улицах. Я видел, как он отверг мой совет и выступил против Гинденбурга в 1932 году. Он собрал только 37 % голосов, но доказал мне, что был прав: он понимал, что никто не сможет победить Гинденбурга, зато эти выборы сделали его имя общеизвестным. Через несколько месяцев он согласился на коалицию правительства Гитлера – Папена и вскоре был назначен канцлером. Я отслеживал каждый его политический шаг и по-прежнему не понимаю, как он все это сделал!