Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

Альфред взял в руки листок и жадно прочел:

Национал-социалистическое движение и, более того, весь немецкий народ будут глубоко удовлетворены тем, что фюрер отличил Альфреда Розенберга как одного из старейших и наиболее верных соратников, присудив ему Германскую национальную премию.

– Благодарю вас! Благодарю вас, мой фюрер! Благодарю вас за момент величайшей гордости в моей жизни!

– А когда вы думаете вернуться к работе? «Фелькишер беобахтер» без вас, как без рук.

– Завтра. Я уже полностью здоров.

– Этот новый врач, ваш друг, должно быть, настоящий волшебник! Дадим ему рекомендацию и обеспечим продвижение по службе.

– Нет-нет, я оправился еще до его приезда. Его заслуги в этом нет. Между прочим, он обучался в этом управлявшемся евреями Фрейдовском институте в Берлине и теперь льет слезы из-за того, что все евреи-психиатры покинули Германию. Я пытался изгнать из него это еврейство, но, по-моему, не преуспел. Нам следует приглядывать за ним. Возможно, ему потребуется реабилитация… А теперь я приступаю к работе. Хайль, мой фюрер!

Альфред пружинистым шагом вошел в свою комнату и начал быстро паковать вещи. Через несколько минут Фридрих постучал в дверь.

– Альфред, вы уезжаете?

– Да, уезжаю.

– Что случилось?

– Случилось то, что я более не нуждаюсь в ваших услугах, герр обер-лейтенант Пфистер! Потрудитесь немедленно вернуться на свой пост в Берлине.

Мой дорогой Бенто, Симон обещает доставить это письмо в течение недели, и если только ты не скажешь ему иного, я навещу тебя в Ворбурге ближе к полудню 20 декабря. Мне нужно многим с тобой поделиться и многое узнать о твоей жизни. Как я по тебе скучаю! Я находился под таким пристальным наблюдением, что не отваживался даже зайти к Симону, чтобы передать письмо. Знай, пожалуйста, что, несмотря на то, что мы разделены расстоянием, ты все эти годы был близок моему сердцу. Ни дня не проходило без того, чтобы твой сияющий образ и голос не возникли в моих мыслях.

Ты, скорее всего, знаешь, что рабби Мортейра умер вскоре после нашей последней встречи, а твой шурин Самуэль Кассерес, который произносил надгробную речь, умер несколькими неделями позже. Твоя сестра Ребекка живет вместе с сыном Даниелем, которому ныне 16 лет и которому прямая дорога в раввинат. Твой брат Габриель, теперь известный как Авраам, стал успешным купцом и часто по торговым делам плавает на Барбадос.

Я стал рабби! Да, рабби! И до недавнего времени был помощником рабби Абоаба, который сейчас исполняет обязанности главного раввина. Амстердам охватило безумие, и никто не говорит ни о чем, кроме пришествия мессии, Шабтая Цви. Как ни странно – и это я объясню позже, – именно это всеобщее сумасшествие дает мне возможность нанести тебе визит. Хотя рабби Абоаб продолжает рассматривать в лупу каждое мое движение, теперь это уже неважно. Обнимаю тебя, и вскоре ты будешь знать все.

Бенто перечитал письмо Франку во второй, а потом и в третий раз. Состроил гримасу над многозначительной фразой «теперь это уже неважно». Что это значит? И снова покривился, дойдя до упоминания о новом мессии. Имя Шабтая Цви носилось в воздухе. Всего за день до этого он получил письмо с упоминанием о пришествии мессии от одного из своих регулярных корреспондентов – Генри Ольденбурга, пресс-секретаря Британского королевского научного общества. Бенто достал письмо Ольденбурга и перечитал нужный пассаж:

Здесь широко распространились слухи о том, что израильтяне, которые были рассеяны в течение более чем 2000 лет, вскоре вернутся в свои родные земли. Немногие здесь верят в это, зато многие желают… Страстно жажду узнать, наслышаны ли об этом евреи Амстердама и как на них повлияла столь грандиозная весть.

Бенто принялся расхаживать по комнате размышляя. Его нынешняя, выложенная керамической плиткой комната была просторнее, чем та, которую он занимал в Рейнсбурге. Два книжных шкафа, заполненные уже более чем 50 большими томами [114] Как читатель узнает из дальнейшего текста книги, только много позже – когда дом в Рейнсбурге стал музеем Спинозы – для его библиотеки были собраны вышеупомянутые 159 томов. (Прим. ред.) , занимали одну из четырех стен. Старый располосованный черный плащ висел меж двух окон на другой стене, а две остальных стены были украшены бордюром из дельфтских изразцов с изображениями ветряных мельниц и дюжиной пейзажей кисти голландских художников, собранных Даниелем Тидеманом, его домовладельцем, коллегиантом и поклонником философии Спинозы. По настоянию Даниеля он три года назад покинул Рейнсбург и снял комнату в его доме в Ворбурге, очаровательной деревушке всего в двух милях от правительственного центра в Гааге. Более того, Ворбург был также родным городом ценного знакомого, Христиана Гюйгенса, выдающегося астронома, который часто расхваливал линзы работы Бенто.

Бенто хлопнул себя по лбу и пробормотал:

– Шабтай Цви! Пришествие мессии! Какое безумие! Будет ли когда-нибудь конец этой глупой доверчивости?

Не так много вещей раздражали Бенто больше, чем иррациональные нумерологические верования, а год 1666 по рождестве Христовом был богат на фантастические предсказания. Многие суеверные христиане давно утверждали, что поскольку великий потоп случился через 1656 лет после Творения, то второй потоп или иное событие, которое изменит мир, должно произойти в 1656 году. Когда этот год прошел без особых катастроф, они просто перенесли свои ожидания на 1666 год – год, которому особое значение придавало Откровение Иоанна Богослова, именовавшее число 666 «числом Зверя». Поэтому же многие предсказывали пришествие антихриста в 666 году. Тогда такое пророчество себя не оправдало, и более поздние пророки перенесли зловещую дату на одно тысячелетие вперед – на 1666 год. И этому ожиданию придал еще больше убедительности великий лондонский пожар, случившийся всего три месяца назад.

Евреи были не менее суеверны. Мессианисты, особенно среди марранов, с нетерпением предвкушали неминуемое пришествие мессии, который собрал бы всех рассеянных евреев и вернул их в Святую землю. Для многих явление Шабтая Цви явилось ответом на их молитвы.

В пятницу, день назначенный для визита Франку, Бенто необыкновенно часто отвлекался на звуки, доносившиеся с многолюдного рынка Ворбурга, расположенного всего в 30 метрах от дома. Это было для него необычно: как правило, он умел сосредоточиться на своей ученой работе, несмотря на любые шумы и внешние события; но сегодня лицо Франку так и маячило перед его внутренним взором. Обнаружив, что вот уже полчаса читает одну и ту же страницу из Эпиктета, Бенто сдался, закрыл книгу и вернул ее в шкаф. Этим утром он позволит себе помечтать.