Якоб Тик - Зигфрид

Рыцарь перебил рыбака…

С вершины далекой одинокой горы долетал до спящего Зигфрида не то вой, не то стон, похожий на крик огромной птицы.

Хегин, обратил внимание на шум, как бы от мощных ударов волн о берег; он еще раньше доносился сквозь речь старика, теперь же с возрастающей силой раздавался у самых окон хижины. Оба собеседника выскочили за дверь и при свете взошедшей луны увидели, что ручей, струившийся из леса, вышел из берегов, и вода бешено несется, увлекая в водовороте камни и древесные стволы. Словно разбуженная этим грохотом, буря прорвала густые тучи, мчавшиеся по небу; озеро ревело под ударами хлещущего ветра, деревья на косе содрогались от корней до самых верхушек и в изнеможении сгибались под бушующими волнами.

— Савва! Боже милостивый, Савва! — звали перепуганные мужчины. Но никто не отзывался, и тогда, уже ни о чем не думая, крича и зовя ее, они бросились вон из хижины и побежали в разные стороны.

Видел Зигфрид, как метался его двойник по имени Хегин в ночном мраке, так никого и не находя. Тем большие смятение и тревога охватывали его. Мысль о том, что Савва — всего лишь лесной дух, с новой силой овладела им.

«Может, она — валькирия?» — подумал рыцарь. Уже и сама коса, и хижина, и ее обитатели казались ему сейчас, среди завывания волн и ветра, среди полностью преобразившейся, еще недавно столь милой и мирной действительности, обманчиво дразнящим наваждением, но издалека по-прежнему сквозь грохот бури доносились тревожные крики рыбака, звавшего Савву, и громкие молитвы и пение старухи.

«Если она и впрямь — валькирия, то ничего с ней произойти не может… — думал Хегин, — ведь валькирии — существа птичьего рода, носящиеся над разбушевавшимися водами рек, озер и морей. Это их стихия». Наконец, вплотную подойдя к разлившемуся ручью, он увидел, что тот стремит свой необузданный бег наперерез таинственному лесу, и коса, тем самым, превратилась в остров.

«Боже милостивый! — подумал он. — Что, если Савва отважилась сделать хоть один шаг в этом страшном лесу, быть может, в своем смешном упрямстве, именно потому, что я не захотел ей рассказать о нем, — а тут поток отрезал ее, и она плачет одна-одинешенька там, среди этой нечисти!»

Крик ужаса вырвался у него, он стал спускаться к бурлящему потоку, цепляясь за камни и поваленные деревья, чтобы перебраться через него вброд или вплавь и броситься на поиски пропавшей девушки.

Ему мерещилось, правда, все жуткое и диковинное, что видел он еще днем под этими стонущими и скрипящими ветвями; в особенности же высокий белый человек на другом берегу — теперь он сразу узнал его — ухмылявшийся и непрестанно кивающий головой. Но именно эти зловещие видения с силой погнали его вперед, как только представилась ему Савва совсем одна среди них, объятая смертельным ужасом.

Он уже схватил было толстый сосновый сук и, опершись о него, ступил в середину потока, пытаясь удержаться на ногах; с твердой решимостью он шагнул глубже, как вдруг рядом с ним раздался мелодичный голосок:

— Не верь, не верь ему! Он коварен, этот старик, этот поток!

Он узнал милый звук этого голоса, остановился, как вкопанный, во мраке, внезапно скрывшем лунный свет, и у него закружилась голова от вихря бурлящих волн, которые неслись вперед, обдавая его по пояс. И все же он не собирался отступать.

— Если ты не существуешь, если ты всего лишь мираж, я не хочу больше жить. Хочу стать тенью, как ты, милая Савва! — он громко произнес эти слова и снова шагнул в глубь потока.

— Да оглянись же, оглянись, дурачок! — послышался голос вновь и совсем рядом. И глянув в ту сторону, он увидел при свете внезапно вышедшей из-за туч луны под сплетенными ветками деревьев на маленьком островке среди бурлящего потока Савву, со смехом прильнувшую к траве.

О, как кстати ему пришелся теперь его сук! В несколько прыжков он одолел расстояние, отделявшее его от девушки, и очутился рядом с ней на маленьком клочке земли, надежно заслоненном шумящей листвой вековых деревьев. Савва слегка приподнялась, обвила руками его шею и притянула к себе на мягкую траву.

— Вот здесь ты мне все и расскажешь, прекрасный мой друг! — шепнула она. — Здесь эти старые ворчуны не услышат нас! А этот навес из листьев наверняка уже стоит их жалкой хижины!

— Это само небо! — ответил Хегин и обнял ее, осыпая страстными поцелуями.

Зигфриду снилась белокурая красавица с глазами, как бездонная морская лазурь. Между тем старый рыбак подошел к берегу ручья и крикнул молодым людям:

— Эй, господин рыцарь, я приютил вас как это принято между честными людьми, а вы тут же милуетесь тайком с моей приемной дочкой, да к тому же еще заставляя меня тревожиться и искать ее среди глубокой ночи!

— Я сам только что нашел ее, отец, — ответил рыцарь.

— Тем лучше, — сказал рыбак. — Ну, а теперь не мешкая приведи-ка ее сюда, на твердую землю.

Но Савва и слышать о том не хотела — уж лучше она отправится с прекрасным чужеземцем в дремучий лес, чем вернется в хижину, где ей во всем перечат и откуда прекрасный рыцарь все равно рано или поздно уедет.

С невыразимой прелестью она запела, обнимая Хегина:

При звуках этой песни старый рыбак горько заплакал, но ее это ничуть не тронуло. Она продолжала целовать и ласкать полюбившегося ей гостя, который, наконец, сказал ей:

— Савва, если тебя не трогает горе старика, то меня оно растрогало. Пойдем к нему!

Она в изумлении раскрыла свои огромные голубые глаза и наконец произнесла медленно и неуверенно:

— Ты думаешь? Хорошо, я согласна со всем, чего ты хочешь. Но пусть этот старик сперва обещает мне, что даст тебе рассказать обо всем, что ты видел в лесу. Ну, а остальное сладится само собой!

— Ладно, ладно, только воротись! — крикнул ей рыбак, не в силах вымолвить больше ни слова. И он протянул ей руки через ручей и кивнул головой в знак согласия на ее требования; при этом его белые волосы как-то чудно упали ему на лицо, и Хегин вновь вспомнил кивавшего головой белого человека из леса.

Но отогнав от себя это наваждение, рыцарь обнял девушку и перенес ее через бурлящий ручей, отделявший островок от твердой суши. Старик прижал Савву к сердцу, осыпал поцелуями и не мог наглядеться и нарадоваться на нее; радовалась и старуха и тоже старалась ласками умилостивить беглянку. Никто уже и не думал упрекать ее, тем более, что и Савва, забыв о своем гневе, осыпала приемных родителей нежными словами и ласками.

Заря уже поднималась над озером, когда они, наконец, пришли в себя после радостной встречи. Буря утихла, птицы дружно запели на влажных ветвях. Так как Савва все еще настаивала на обещанном рассказе рыцаря, старики с улыбкой покорились ее желанию. Завтрак накрыли за хижиной под деревьями со стороны озера, и все уселись, радостные и довольные. Савва, которая ни о чем другом и слышать не хотела, устроилась на земле у ног рыцаря, и Хегин начал свой рассказ…