Саймон Терни - Калигула

Большой домус на холме выходил на улицу фасадом, в котором не было ни одной встроенной в стену торговой лавки – верный признак богатого владельца, ценящего уединение. В обе стороны уходила ограда, опоясывающая внушительных размеров сад, оазис зелени в тисках зданий и мостовых. Напротив красовался каменный декоративный фонтан, на бортике которого сидел человек в дорогой тоге, с крупным носом и поредевшими волосами. Вокруг него столпилась дюжина рабов. Выглядел он ужасно расстроенным, и у меня защемило от дурных предчувствий сердце.

– Ты знакома с Прокулом? – светским тоном обратился ко мне Калигула, пока мужчины спешивались.

Виниций подошел помочь мне выбраться из повозки, и я, заикаясь, ответила коротким отрицанием. Я пока не понимала, что происходит, но ничего хорошего не ждала.

– Гней Ацерроний Прокул, – назвал брат полное имя печального человека у фонтана, который отмахивался от рабов, пытающихся помочь ему. – Это последний консул, которого назначил Тиберий, и верный приспешник старого негодяя. Он всячески уклоняется от сенаторских обязанностей – прячется в какой-то крысиной норе на Сардинии. К счастью, как раз когда на меня свалились лишние деньги и я присматривал себе какое-нибудь здание, он вернулся в Рим.

Я лихорадочно соображала…

– Ты купил его жилище? – наконец догадалась я и уставилась на домус.

– Вот именно, – просиял Калигула. – Видишь ли, мне как раз нужно было куда-то пристроить девять миллионов сестерциев. О, конечно же, за дом я заплатил не всю эту сумму. Скажу тебе по секрету, Прокул не очень-то хотел продавать дом, но названная им цена показалась такой низкой, что я просто не мог устоять.

– Так ты купил дом задешево? – буркнул Лепид.

Я вполне понимала скрытый смысл его слов. Дом был отнят у сенатора практически силой, а в качестве компенсации предложена жалкая горсть монет. Ситуация посерьезнее, чем наказание строптивого патриция в форме принуждения к продаже земли. Прокул был очевидно подавлен всем этим.

– Гай, зачем тебе еще один дом? – спросила я отчасти риторически, а отчасти с искренним интересом, ведь мой брат редко делал что-либо без весомой – пусть порой извращенной – причины.

Калигула вновь улыбнулся мне:

– Он не для меня. Ты ведь знаешь, как я люблю осыпать подарками тех, кто этого заслуживает.

Пока я в растерянности таращилась на дом, оттуда вышел противный Каллист.

– Мой господин, все готово.

Калигула с ухмылкой вручил поводья Инцитата вольноотпущеннику, и тот повел высокого вороного жеребца в атриум. Громко зацокали подковы по бесценному мрамору и изысканной мозаике пола. Я по-прежнему терялась в догадках, но наконец выдавила:

– Что происходит?

– Конюшни Палатина переполнены. И Лепид только что купил для меня нового коня, потому мне требуется больше места. Ну а Инцитат достоин самого лучшего. А у Прокула можно сделать прекрасное пастбище, достаточно лишь выкорчевать сад и разобрать фонтаны.

– Ты превратишь дом в конюшню?! – Я не верила собственным ушам.

Понятно, что девять миллионов за домус Прокула он не отдал, но вряд ли меньше ста тысяч в любом случае. За конюшню! Хотя что это я? Не ради Инцитата затеял все это брат, а ради унижения одного из немногих оставшихся сенаторов.

– Ну конечно! – рассмеялся Калигула. – Я вот стал вспоминать, каких успехов достиг тот тунеядец у фонтана за время своей службы консулом, и понял, что на следующий год нужно будет назначить консулом Инцитата. Возможно, мой конь справится не хуже, ведь у него почти такой же нос, как у Прокула, хотя разума побольше.

Калигула хохотнул над собственной шуткой. Лепид фыркнул, а Виниций бросил на меня беспомощный взгляд. Мне же оставалось только пожать плечами. Как далеко зайдет брат? Скоро от сената ничего не останется, поскольку те, кто все еще здоров, так пострадали финансово, что вот-вот перестанут отвечать критериям допуска в высший орган власти Рима. Что произойдет, когда в курии опустеет последняя скамья? Сможет ли Рим существовать без сената?

Мне припомнились те времена, когда мы с братом слушали рассказы Юлия Агриппы, Антиоха Коммагенского и Птолемея Мавретанского. Правителей востока и юга из древней плеяды македонских царей. Абсолютных властителей. Священных царей. Да, страна и ее народ могут управляться без сената. Но Рим?

– А сейчас, – вдруг заявил мой брат, хлопнув в ладоши и отворачиваясь от домуса, – я собираюсь заняться поиском жены. В конце концов, наследники не рождаются сами по себе.

Внезапная смена темы сбила меня с толку. Возможно, супруга сумеет немного усмирить Калигулу. Да и после его предыдущей неудачной женитьбы прошло уже достаточно времени… Подумав, я кивнула в надежде, что новая цель отвлечет его от издевательств над сенатом.

Краем глаза я заметила, что при этих словах Калигулы Лепид помрачнел еще сильнее.

Жены Калигулы приходили и уходили. Юнию Клавдиллу – женщину, к которой брат испытывал искреннюю привязанность, – отняли у него неудачные роды или, если верить ее отцу, проклятие рода Юлиев. Ливия Орестилла оказалась плохим выбором, основанным на предсказании авгура и отчаянном стремлении доказать, что никакого проклятия не существует. Теперь она с бывшим мужем находилась в изгнании на каком-то далеком острове и, возможно, была совершенно счастлива. Лоллия Паулина, в значительной мере навязанная Калигуле нашим другом Лепидом, отлично справлялась с ролью императрицы и даже сумела вытащить Гая из глубокой меланхолии, однако ее неспособность иметь детей привела к скорому разводу.

При всей склонности брата к импульсивным поступкам, особенно в деле выбора жены, в случае с Милонией Цезонией он вел себя весьма взвешенно. По-видимому, интимная связь между Калигулой и матроной Милонией существовала не то с января, не то с декабря, но никто из нас об этом не догадывался. Мы думали, что в тот день, когда его конь обрел дворец и практически стал консулом, Гай объявил о своем намерении подыскать новую супругу, а на самом деле сделал очередной шаг в развитии крепнущих отношений с Милонией.

Милония Цезония была… мягко говоря, грубовата. Надеюсь, мои слова не покажутся слишком злобными, тем более что она мне очень нравилась. Если поставить ее рядом с преторианцем в белой тоге, то трудно решить, кто из них менее женственен. В ее присутствии даже я, в своем скромном одеянии и со строгой прической, выглядела кокеткой. Происходила она из малоизвестного рода, в котором отдавали предпочтение ратному делу, и это передавалось не только по мужской, но и по женской линии. Ее более знатный сводный брат Корбулон уже прославился как боевой командир. В последний раз я видела его в компании с мужем Агриппины на том ужасном пиру в Палатине. Милония имела резкие черты лица и буйную, непокорную гриву волос, с которой ее рабы, как ни старались, справиться не могли. При широких плечах и крупных конечностях она обладала узкими бедрами, что противоречило образу римской матроны и не обещало успехов в деторождении.