Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Что-то хрустнуло, лопнуло, разорвалось. Помпей, уже стоя одной ногой на песке, повернул голову. Луций Септимий смотрел на него. Теплая жидкость полилась по ногам. На секунду ему показалось, что он обмочился, потом в ноздри ударил густой, хорошо знакомый запах. Кровь? Его кровь? Но больно не было. Ноги Помпея вдруг ослабели, и он ничком повалился в сухую грязь. «Что это? Что со мной?» Кто-то рывком перевернул его на спину, блеснул меч.

«Я – римский аристократ. Никто не должен видеть мое лицо в момент смерти. А также того, что делает меня обыкновенным человеком. Я должен умереть как подобает!» Одной рукой он постарался прикрыть тогой бедра, другой накрыл складкой тоги лицо. Острие меча вошло в его грудь. Помпей замер.

Ахилла нанес по удару в спину обоим центурионам. Но убить двоих одним махом трудно. Завязалась борьба. Задние гребцы поспешили на помощь. Оцепеневшие Филипп и раб вдруг поняли, что их вот-вот тоже убьют. Они вскочили, выпрыгнули из лодки и убежали.

– Я их догоню, – предложил Луций Септимий.

– Двух глупых греков? – усмехнулся Ахилла. – Что они смогут сделать? Зачем они нам?

Поблизости ожидала небольшая группа рабов. Большой глиняный кувшин стоял рядом с ними. Ахилла вскинул руку. Рабы взяли кувшин и поволокли по песку.

А тем временем Септимий стянул складку тоги с головы мертвеца и увидел, что лицо спокойное, черты не искажены. Он приставил острие окровавленного меча к горловине туники и рассек ее до талии. Да, так и есть. Второй удар был верней. Точно в сердце.

– Будет трудно отделить голову от такого тела, – сказал он. – Эй, кто-нибудь, притащите кусок плавника!

Принесли бревно, облизанное волнами. Септимий подсунул его под шею Помпея, поднял меч и отрубил голову своему бывшему командующему, чисто и аккуратно. Голова откатилась. Тело сползло на песок.

– Никогда не думал, что мне придется убить его. Смех, да и только. Хорошие главнокомандующие должны умирать не так. Правда, никакой он уже не главнокомандующий. Ты хочешь положить голову в этот горшок?

Ахилла кивнул. На него все это подействовало сильней, чем на римского центуриона. Когда Септимий потянул голову за роскошные седые волосы, Ахилла невольно всмотрелся в лицо убитого. Тот словно мечтал… о чем он мог мечтать? Ответа на этот вопрос не было.

Широкогорлый кувшин был наполнен окисью натрия – жидкостью, в которой бальзамировщики месяцами выдерживали выпотрошенные тела. Один из рабов поднял деревянную крышку. Септимий опустил в кувшин голову и отскочил, ибо через края полилось.

Ахилла кивнул. Рабы взяли кувшин за плетеные ручки и понесли. Гребцы столкнули свою лодку в море и отплыли от берега. Луций Септимий отер меч о сухую траву, сунул в ножны и пошел следом за египтянами.

Через несколько часов вольноотпущенник и раб прокрались к месту, где лежало обезглавленное тело их господина. Кровь засохла, тога приобрела бурый цвет, но сквозь нее все еще что-то сочилось.

– Мы застряли в Египте, – сказал раб.

Полуослепший от пролитых слез Филипп поднял голову:

– Застряли?

– Да, застряли. Они уплыли, наши триремы. Я видел.

– Тогда только мы можем его похоронить. – Филипп огляделся, кивнул. – По крайней мере, здесь есть плавник. Место пустынное. Неудивительно, что его много.

Они трудились, пока не сложили погребальный костер высотой шесть футов. Нелегко было положить наверх тело. Но они справились.

– У нас нет огня, – сказал раб.

– Тогда сходи и попроси у кого-нибудь.

Уже стемнело, когда раб вернулся, неся дымящееся металлическое ведро.

– Мне не хотели давать это ведро, но я сказал, что нам нужно сжечь Гнея Помпея Магна, и они дали.

Филипп разбросал горящие угли. Посеребренные морем обломки разбитых судов понемногу затлели. Он еще раз осмотрел тело хозяина, заботливо подоткнул края тоги и отошел.

Огонь разгорелся не скоро, но, когда плавник занялся, жар его высушил новый поток слез Филиппа.

Уставшие, они улеглись на некотором расстоянии от костра и уснули. Им не было холодно. В безветренном воздухе жар расползался далеко. А на рассвете, найдя на месте костра еще горячие черные головешки, они залили их морской водой, используя ведро, которое принес раб. Потом стали собирать прах Помпея.

– Я не могу отличить, где прах, а где пепел, – сказал раб.

– Есть разница, – терпеливо объяснил Филипп. – Дерево рассыпается. Кости – нет. Спроси меня, если усомнишься.

Что нашли, то сложили в ведро.

– А теперь что мы будем делать? – спросил бедняга-раб, умевший только мыть и скрести.

– Мы пойдем в Александрию.

– У нас нет денег, – сказал раб.

– Хозяин всегда доверял мне свой кошелек. Он и сейчас у меня. Голодными мы не будем.

Филипп поднял ведро, взял раба за руку, и они пошли по берегу. Прочь от бурлящего Пелузия.

Поскольку данный период римской истории прекрасно освещен в древних источниках, мне пришлось действовать избирательно, не пересказывая подробно все события, чтобы не превысить приемлемый для издателей объем. «Записки» Цезаря о событиях в Галлии и о его войне против Помпея Великого очень обогатили материал.

Не вызывает сомнений тот факт, что «Записки о Галльской войне» являются донесениями Цезаря в сенат. Остается спорным вопрос: опубликовал ли Цезарь эти донесения одновременно, в начале 51 года до н. э., или же они выходили в свет на протяжении нескольких лет. Я склоняюсь к первому варианту, полагая, что он опубликовал первые семь книг одним томом.

Подробность изложения в «Записках о Галльской войне» способна обескуражить читателя, как и множество приводимых имен. Поэтому я решила опустить имена, встречающиеся в тексте единожды. Квинт Цицерон, например, в зимнем лагере на берегу реки Моза имел в подчинении ряд военных трибунов, но я не стала их перечислять. То же можно сказать о Сабине и Котте. Цезарь всегда больше заботился о центурионах, чем о военных трибунах, и я последовала его примеру там, где избыток схожих имен только запутает читателя.

Есть у меня и отклонения от «Записок», в некоторых местах довольно серьезные. Одно из них касается Квинта Цицерона, на долю которого в начале и в конце 53 года до н. э. выпали два тяжелых испытания, удивительно схожих между собою. В конце года он вновь оказался в осаде в зимнем лагере, на этот раз в крепости Атуатука, откуда бежали Сабин и Котта. Краткости ради я описала вместо этого столкновение с сигамбрами на марше. Я также переменила номер его легиона (с четырнадцатого на пятнадцатый), иначе потом трудно было бы понять, какой легион Цезарь столь спешно вел из Плаценции в Агединк. Зимний переход Цезаря через Цевеннский хребет (ради все той же краткости) тоже был описан мной несколько иначе.