Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Внезапно послышался тихий, но настойчивый стук в окно. Александр выглянул – у окна стояла запыхавшаяся Глаша. Едва вбежав на крыльцо, выпалила:

– Митрий сегодня хвастался, что идет Сандалова арестовывать – дед Комар сам слыхал.

– Митрий? Как он может меня арестовать? – удивился Александр.

– Так он теперь председатель комбеда. Будет излишки хлеба по деревням у зажиточных забирать. Он, с ним милиционер и красноармейцы.

– Ой, чуяло мое сердце, – перекрестилась Агафья.

Александр взял на руки спящего Сашу и передал его Агафье:

– Идите в лес, обождите там, если арестуют, так только меня одного.

– Кто ж дите с бабой беременной тронет? – возразила Агафья. – Да и не за что арестовывать-то…

– Идите – сказал! – повторил Александр.

– Саша, я без тебя не пойду! – взмолилась Катерина.

– Пойдешь! Тебе рожать вот-вот! Эх, бабы! – Александр силой вытолкал Катерину с Агафьей и Сашей за дверь.

Катерина обняла Глашу:

– Возвращайся скорее домой, беги!

Дверь распахнулась без стука, звякнув железным засовом, – в кожаных, начищенных до блеска сапогах, и в черной, кожаной не по сезону куртке с латунной пятиконечной звездой на груди не спеша, хозяйским шагом, вошел Митрий. За ним ввалились вооруженные винтовками красноармейцы с Ермолаем в милицейской форме во главе.

– Ну, здравствуй, враг народа, – сказал Митрий Александру, попутно обшаривая взглядом дом. – А где ж жена твоя?

– Нет ее, у матери она, – спокойно ответил Александр.

– Понятно. Найдем – это мы умеем. – Красноармейцы, которые пришли с Митрием, рассмеялись.

– Ну так что насчет излишков хлеба ты нам скажешь?

– Нет его у меня. Изъяли уже.

– А слышал ты про декрет, в котором говорится, что имевших излишек хлеба и не заявивших о нем в недельный срок следует считать врагами народа? И что враги народа подлежат революционному суду и тюремному заключению на срок не менее десяти лет, бесплатной реквизиции хлеба и конфискации имущества? Как тебе такой расклад? – осклабился Митрий.

– Слышал про такой декрет, но никакого отношения он ко мне не имеет.

– Как же не имеет? А давай посмотрим, сколько у тебя там чего, – сказал Митрий, попутно роясь в комоде, где лежало нижнее белье Катерины.

Александр рванулся к нему, но Ермолай остановил, направив винтовку.

В это время Кланя ввела сопротивляющуюся Глашу.

– Вон, смотрите, шалаву вам привела. Пыталась убежать.

Худенькая, скромная туповатая Кланя, дочь революции, за это время заматерела, обрезала волосы, стала небрежно курить папиросы одну за другой и носить красную косынку.

– О! – обрадовался Митрий, увидев Глашу. – Так то ж сестра! Похожа. А я и не видел тебя толком – все мимо да мимо езжу, а времени нет. Надо же! Страсть как похожа! – Митрий как будто забыл, зачем пришел.

– Ну, так это, – вмешался Ермолай, – будем шукать-то?

– Пошукать-то пошукаем, а ты пока тут эту кралю-то задержи, – показал на Глашу Митрий.

– Отпусти ее, она тут при чем? – вмешался Александр. – Хочешь меня арестовывать – так арестовывай, а девку отпусти.

– Я к сестре приходила, пойду я, – не теряла надежду уйти по-доброму Глаша.

– Это мы потом решим, что к чему, – отрезал Митрий. – Так говоришь, к сестре приходила? А муж ее говорит, у матери она. Странно как-то получается, а, голуба? – спросил он Глашу.

Красноармейцы, которые прибыли вместе с Митрием, под руководством Ермолая обшарили амбар, залезли на чердак и в подпол – но нашли хлеба всего пуд.

Митрий бесился от ярости:

– Где? Куда перепрятали? И где жена твоя? Где она?

– Жена-то моя здесь при чем? – не понимал Александр.

Катерина с Агафьей стояли в лесу за деревом. Отсюда хорошо просматривалось крыльцо их дома. Увидев, что Агафья устала держать Сашу, Катерина села на землю и устроила спящего ребенка у себя на руках.

– Что там видно, Агаша?

– Бегают туда-сюда, ищут. Ермолай там, собака! И Кланька, блядь эта.

– Ничего они не найдут – нет у нас ничего, – сказала Катерина.

– Вот Глашу вывели.

– Глашу? Как Глашу? – чуть не выронив Сашу, испуганно вскочила Катерина.

Митрий через двор тащил за волосы плачущую упирающуюся девушку к своей лошади. Глаша кричала и пыталась вырваться. Митрий наотмашь ударил ее по лицу и перебросил ее тело, уже бесчувственное, через седло. Красноармейцы курили и посмеивались, подбадривали Митрия:

– Как же ты ее теперь-то будешь?

– Аль и так хорошо?

Митрий недобро зыркнул на приятелей:

– А ты пока жену его подожди, – сказал он Ермолаю, стегнул лошадь и ускакал.

В дверях виднелся силуэт Александра и наведенная на него винтовка Ермолая.

Агафья зажала рот Катерине:

– Молчи, молчи, про детей помни. Авось обойдется.

Катерина хотела бежать за Глашей, но Агафья силой удержала. Катерина беззвучно закричала: ярость переполняла ее.

– Агаша, рожаю, – в ужасе прошептала она.

– Господи помилуй, – шепотом отозвалась Агафья. – Что делать? В дом нельзя – там Ермолай.

– Идем дальше в лес, – решила Катерина.

– Что – с Сашей? – забеспокоилась Агафья. Мальчик крепко спал. Но что делать, если он проснется, пока Катерина будет рожать?

Катерина укутала Сашу в шаль и оставила спать под деревом.

Агафья украдкой пробралась в баню и сгребла ворох белья, сложенного на лавке.

Схватки становились все сильнее и чаще, Катерина то и дело останавливалась, опираясь за ствол ближайшего дерева и с трудом сдерживалась, чтобы не закричать.

Наконец добрели до лесного озера, где Катерина когда-то плавала с Александром.

– Я больше не пройду, – созналась Катерина. – Чую, совсем скоро.

Агафья подстелила на землю простыню, захваченную в бане.

– Давай, милая! Даст Бог, никто не услышит тебя здесь.

Катерина легла на землю. Верхушки деревьев тревожно качались у нее над головой, просвечивая редкие тусклые звезды.

Боль становилась нестерпимой, живот будто разрывался на части:

– Я не смогу, не смогу! – заплакала Катерина.

– Сможешь, сможешь, – успокаивала и гладила ее по животу Агафья, потом, залезла рукой ей под юбку, – ты тужься, тужься, Катька, скорей – головку чую!

– Ай, мама моя родная! – закричала Катерина, изо всех сил закрывая себе рот. И тут же лесная поляна огласилась плачем младенца.

Агафья подхватила его на руки и быстро закутала в простыню.

– Кто хоть? – устало спросила Катерина.

– Малец, – доложила Агафья. – Если ничего в темноте не спутавши. Только вот что с пуповиной делать, не пойму? Перерезать нечем…

– Перегрызу.

– Ты что?

– Ничего. А что же еще делать?

Катерина взяла на руки плачущего младенца и с облегчением сунула ему в рот набухшую от молока грудь. Ребенок жадно присосался, больно прикусив ей сосок. Катерина вскрикнула от неожиданности. Ощупав маленький рот, удивилась: сын родился с зубами. Накормив младенца и дождавшись, пока он уснет, Катерина на ощупь перевязала пуповину лентой, которой были скреплены косы, и, перекрестившись, перегрызла тонкую, покрытую слизью, кожицу.