Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

– За деток своих постараемся, братцы! Как помрем, так пусть у них своя земля будет, чтоб хлеб с маслом ели, землю, как и мы, работали!

Митрий, который затаился в толпе, шепнул проходящему мимо Александру:

– А не потому ли ты войну хочешь кончить, что ты сам дезертир? Боишься обратно на фронт?

Александр резко повернулся, чтобы понять, кто сказал это, но Митрия уже и след простыл.

В декабре, через несколько дней после того, как большевики захватили власть в Старице, вооруженные берновские крестьяне во главе с Митрием появились у ворот усадьбы. Николай рассчитывал на переговоры, вышел на крыльцо в надежде образумить людей, договориться, но не сбылось: Ермолай подкрался сзади, предательски наставил винтовку в спину бывшего барина и держал на прицеле, пока все остальные, хохоча, выводили скот и с энтузиазмом грабили амбары. Кланя к тому времени схватила ключи и открывала замки грабителям, указывала, где что ценного лежит. Агафья, чуть живая от страха, тайком, окружным путем прибежала в Сандалиху рассказать, что творится в усадьбе. Александр оседлал коня и помчался в Берново. Дверь оказалась запертой. Постучал.

– Кто?

– Сандалов.

Открыл Николай с ружьем в руке:

– Опоздал ты – твои товарищи большевики все уже растащили. Хотя сходи посмотри – может, еще что-нибудь и осталось… – Николай махнул рукой в сторону амбаров и собирался закрыть дверь.

– Не ожидал я такого, Николай Иванович. Разрешите войти? – Вид у Александра был потерянный.

Он вошел в дом, Николай следом запер дверь на тяжелый засов.

– Ну что ж, теперь знаешь, – устало сказал Николай. – Вот, вынужден сидеть тут сложа руки за запертыми дверями, чтобы детей моих сберечь. Была б моя воля…

– Не знал, что до такого дойдет… Может, если бы я вовремя приехал, мне удалось бы их переубедить?

– Да не послушали бы они тебя, Саша, Господь с тобой. Разум помутился у них. Глаза у всех безумные, помешанные. Знаешь, кто меня на прицеле держал? Ермолай! Мой Ермолай, который мне в детстве лошадок из дерева выстругивал! Его отец у моего отца кучером был. А он на меня винтовку… Эх, налей там, – Николай показал на дверцу буфета, где была припрятана довоенная водка. Александр достал рюмки, плеснул в них из графина и поставил на стол:

– И что же теперь?

– Что теперь? Ты думаешь, я за собственность свою дрожу? Нет, брат. Я свое уже пожил – мне ничего не надо. Мне обидно, что земля, на которой я вырос, этот дом, в котором я знаю каждый закуток, не достанется моим детям. А Ермолаи и Клани разбазарят это все, сгноят и пропьют, потому что они не любят здесь ничего. Они привыкли жить в ненависти, в зависти, считая, что их угнетают. Да они привыкли работать только из-под палки. Ты дай Ермолаю, что он там хочет, – землю, лошадь, дом. Он же пропьет все и прогуляет. Потому как натура у него такая, холопская.

– Что я могу сказать? Мне стыдно, не могу поверить, неужели я так ошибался? Опять! Видно, плен еще не полностью вытравил во мне идеалистические представления о мире, – горько усмехнулся Александр.

Николай продолжал:

– Ты что, думал, они разграбили мои амбары и честно пойдут делить все это по селу? Каждому по потребностям? Э нет. Ты сходи-сходи, посмотри – каждый будет стараться урвать кусок пожирнее. А еще съезди на спиртзавод – его как раз уже, наверное, вскрыли. Ты что, думаешь, там будет? Упьются как свиньи, хоть бы не поубивали друг друга.

– Так, может, – подхватился Александр, – хоть завод удастся спасти? Сейчас же поскачу, остановлю это безобразие!

– Дурак ты, – возразил Николай. – Никого уже не остановить. Более того, я сам им ключи от спиртовых складов отдал.

– Как? Зачем?

– Вот сижу здесь и жду, пока они там все упьются. А через пару часов возьму детей, и побежим, как крысы с корабля… Все решил. У меня нет желания ставить эти эксперименты – на кону жизнь моих детей. Ты оставайся и жди справедливости, если хочешь. А вообще я и тебе советую бежать как можно скорее – потому как хутор твой – тоже лакомый кусок.

– Я все-таки съезжу на завод – хочу сам увидеть. Не могу поверить…

– Не рискуй, – пожал ему руку Николай.

Он уложил пистолет, патроны, бумаги и ценные семейные вещи в небольшой саквояж и собрался будить детей. В дверь снова постучали. На пороге стояла Катерина. Взволнованная, было заметно, что очень торопилась: платок съехал набок, волосы растрепались.

– Здесь опасно, ты знаешь? – спросил он вместо приветствия.

– Агафья все мне рассказала.

– Зачем пришла тогда?

– Попрощаться.

– До того, как меня еще не пристрелили большевистские дружки твоего мужа? – усмехнулся Николай.

– Думаю, ехать вам надо, пока не поздно.

– А я, видишь, и собираюсь. – Николай показал саквояж.

– Куда же?

– Наверное, в Финляндию. А тебе-то что, между прочим?

– Ничего. Буду знать, что вы там.

– Черт подери, Катя! – не выдержал Николай. – Сколько можно? И ты, и я все понимаем. Хватит уже! Бери сына, и поехали со мной!

– Что вы? Я не могу! – испугалась Катерина. – У меня муж. И вот еще ребенок будет, – она показала на свой живот.

– Опять одно и то же, – устало сказал Николай. – Ты любишь меня, я люблю тебя, но не могу всю ночь тебя уговаривать ехать со мной! Я должен вывезти детей из этого ада! Они ни в чем не виноваты! Не заставляй меня выбирать между вами, черт возьми, это неправильно!

Катерина подошла к нему и ласково обняла его за плечи:

– Николай Иванович, не могу по-другому. Как детям своим в глаза смотреть буду? Кто я после этого буду? Знать, судьба моя такая…

– Поехали, Катя, – продолжал уговаривать Николай. – Погибнешь ты тут.

– Не погибну. Буду знать, что вы живы, и не погибну, – улыбнулась Катерина, – я вам лошадь свою и сани привезла – как вы бежать-то собирались? На чем? Эх вы, Николай Иванович!

– Что ж, Катерина. Видно, так нам суждено.

– Даст Бог, свидимся еще, Николай Иванович. Вы торопитесь – скоро светать начнет.

– Спасибо тебе, Катя. Поцелуешь меня на прощанье?

Катерина протянула к нему руки. Они обнялись. Он нащупал губами ее мягкое ухо, потом легко, едва касаясь, скользнул по ее щеке и нашел наконец ее горячие губы. Она сразу же ответила на поцелуй, страстно, уверенно, без метаний и сожалений. Это был настоящий поцелуй, которого он ждал от нее все эти годы.

– Ну что ж, – улыбнулся он, с трудом оторвавшись от нее. – Теперь и умереть не страшно.

– Не умирай, – прошептала она чуть слышно.

Катерина понимала, что больше никогда не увидит его. Словно во сне наблюдала, как он сносит в парадное сонных детей, как осторожно кутает их в шубки и шерстяные платки, надевает на их непослушные ножки валенки, как бережно сажает их в сани. Она несколько раз перецеловала и перекрестила их, сонных, сладко пахнущих своими теплыми постелями.