Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

– Политических отпускали, и я вместе с ними. Я тоже политический, – подмигнул Митрий и важно помахал удостоверением.

– Некогда мне тут с тобой. – Катерина вытерла мокрые руки об фартук и засобиралась уходить.

Митрий перегородил ей дорогу и заговорил сбивчиво, вполголоса:

– Баб сколько хочешь, и силою, и ласкою, а настоящей что-то не видать.

– Мне-то что до того? – все еще хотела вывернуться Катерина, но Митрий не отступал.

– Ну приходи ко мне, а? Добром прошу! А не придешь – все равно моя будешь! Погоним мы помещика, хутор твой тоже отымем – сама придешь, просить будешь!

– Век этому не бывать! А ну дай пройти! – Катерина смерила его взглядом.

Митрий на миг оторопел от этой неожиданной жесткости и отступил. Катерина уверенным шагом пошла к усадьбе.

– А вообще я к барину пришел! – с вызовом крикнул ей вслед Митрий.

– Как к барину? – Катерина остановилась и обернулась.

– Я теперь председатель исполкома. Веди к нему! – нагло заявил Митрий.

– Не много ли чести? Жди здесь!

Катерина не спеша пошла к Николаю. Хотелось сбежать от Митрия как можно скорее, опрометью, но она знала, что нельзя показывать свой страх. Он, как зверь, издалека чуял его.

– Сейчас настало наше время! Вся земля будет наша! – кричал ей вдогонку Митрий.

Войдя в усадьбу и закрыв за собой дверь, Катерина осела на пол и заплакала: страх, которому она не дала выхода рядом с Митрием, рвался на волю.

Агафья, услышав рыдания, подскочила к ней:

– Что? Что? Александр?

– Нет, – едва смогла проговорить Катерина, – зови скорей Николай Иваныча – беда!

Агафья побежала за Николаем. Вскоре он пришел, как всегда, спокойный и уверенный.

Катерина прошептала, говорить не могла:

– Митрий Малков, тот самый, теперь председатель, пришел поговорить.

– Сиди здесь и ничего не бойся, – сказал Николай и вышел.

Митрий выжидающе стоял у крыльца, опершись на винтовку.

– Говори что хотел, – сказал ему Николай.

– К нам теперь надо обращаться на «вы», не слыхали?

– А ты что, разве воевал? Не припомню такого! – отрезал Николай. – Говори, зачем пришел! А нет, так и… – Николай собрался уходить.

– Я теперь председатель волостного исполкома. Так вот мы единогласно порешили, что никто ни пахать, ни сеять у помещиков отныне не будет. Хочешь – сам паши, а мы посмотрим и посмеемся. Это первое. Во-вторых, лес рубить и продавать мы тебе запрещаем. А в-третьих, никакой аренды за землю мы тебе платить не будем.

– Все сказал? – Николай жалел, что не взял с собой оружия, – приход Митрия застал его врасплох. Сейчас бы застрелить эту гадину, эх, сколько радости бы это доставило!

– Не все. А будешь сопротивляться – сам знаешь, – Митрий показал на винтовку, – и тебя, и детей твоих…

Николай опешил, но виду не подал. Крестьяне не впервые угрожали помещикам, но завуалированно, исподтишка, и это почти всегда имело последствия для них: от розог до Сибири. Сейчас же Митрий угрожал не только ему, но и детям. И не один Митрий, за ним стояли крестьяне, которые с рождения работали на Вольфов. «Он специально пришел сейчас без крестьян, чтобы показать свою власть надо мной», – догадался Николай. Делать нечего. Развернулся и пошел в усадьбу.

– Давай-давай, барин, недолго тебе ковылять осталось! – крикнул вслед Митрий.

Николай молча поднялся в кабинет, в котором снова в недавнем времени обосновался, – Катерина с Сашей по теплу перебрались во флигель. Голова нестерпимо болела. «Что же делать? Ведь должен существовать какой-то выход?» Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным, даже на тонущем «Казанце», когда кают-компанию заливало водой. Ведь тогда речь шла только о его жизни.

После апрельской оттепели наступил холодный промозглый май: «когда черемуха цветет, всегда холод живет». Из столицы доходили тревожные вести – правительство лихорадило, случился первый апрельский кризис, в Петрограде то и дело вспыхивали вооруженные стычки. Вскоре даже по тверской глубинке пронесся новый лозунг: «Вся власть Советам!». Приезжали делегаты от Керенского, выступали на площади у церкви под памятником Александру II и убеждали крестьян, что у помещиков насильно ничего брать нельзя, что все решится мирным путем. Говорили и про «войну до победного конца». Крестьяне мало разбирались в партийных лозунгах и программах, их интересовало одно: земля и когда наконец можно будет ее взять. Слушали делегатов, кивали и, чувствуя полную безнаказанность, в открытую воровали барский лес, выпускали скот на барские поля. У Николая не было никакой возможности им противодействовать. Привез из Старицы сотню австро-венгерских военнопленных, которые работали из рук вон плохо, но все же удалось отсеяться.

Дети, перекрикиваясь, играли в салки у старой дуплистой липы возле пруда. Заводилой выступала, как всегда, Наташа, девочка-пострел, непоседа.

Катерина с Агафьей мирно щипали пух уток-двухлеток и гусей, погода была безветренная – идеальная для такой работы. Весь двор усыпало, как снегом, белыми клочками пуха – птица уже начала линять.

Перед каждой из женщин стояло по две кадушки с уложенными в них старыми наволочками: туда сортировали пух и перо – будущие мягкие перины, подушки и одеяла.

– Говорят, в Твери голод, – сказала Агафья.

– Я тоже слыхала… Как бы не стало хуже – вон какая весна холодная. Говорят, в Петербурге снег выпал.

Катерина принесла очередного жирного после зимы гуся. Присев на табуретку, уложила его на спину у себя коленях, осторожно зажала его голову под мышкой и, удерживая одной рукой за лапки, свободной рукой стала подщипывать: сперва гладкое упругое перо, а потом мягкий ажурный пух с груди и живота птицы.

Ощипанные гуси важно прохаживались по двору, перемешиваясь с теми, кому еще только предстояла эта унизительная процедура.

Вдруг Агафья ойкнула. Катерина обернулась и увидела у амбара Александра. Постаревшего, с тусклыми поседевшими волосами, с осунувшимся лицом.

Катерина выпустила гуся, который радостно заковылял по двору и загоготал, хлопая крыльями. Хотела встать, но не смогла – ноги не слушались. Александр подошел, молча сел перед ней на колени и взял за руку:

– Я вернулся… – сказал он тихо.

Ошалевшая Агафья подхватилась и стала крестить его:

– Слава тебе Господи, живой!

Александр, не обращая внимания на кружащую вокруг кухарку, не сводил глаз с Катерины:

– Ждала меня?

Катерина расплакалась:

– Ждала, как не ждать? Даже когда писем не стало, все равно верила…

Александр встал и помог Катерине подняться:

– Пойдем, покажи мне Сашу. Какой он сейчас?

– Да вон. – Катерина показала на вихрастого мальчика, который бегал в парке с барскими детьми.