Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

– П-понимаю, – расстроился Николай. До последнего надеялся, что хромоту можно вылечить. Перспектива остаться калекой на всю жизнь угнетала.

– Будем вести без ушивания, – продолжал Петр Петрович, – необходимы промывания карболовой кислотой и повязки с ихтиоловой мазью и ксероформом.

– С-скоро домой? – перебил его Николай, которого не интересовали подробности лечения. Ему хотелось поскорее оказаться дома, в родных стенах.

– Через пару дней можно вас перевезти, как только состояние раны не будет вызывать сомнений.

– Что там в П-петербурге? Какие новости?

Петр Петрович посмурнел:

– Обрадовать вас нечем: в Твери тоже революция, губернатора убили. Вся власть у Временного правительства.

Ошеломленный Николай привстал на кровати:

– К-как? Бюнтинга? Николая Георгиевича? Я лично знал его! Моя м-мать дружила с его матерью!

Вошла Вера.

– Вера, Вера! Ты знаешь про Бюнтинга? Ты же т-тоже знала его?

– Да, Николай. Такое несчастье, – глаза Веры наполнились слезами. – Его арестовали солдаты, вели по Миллионной, а потом, потом… – Вера заплакала.

Петр Петрович обнял Веру за плечи, прижал к себе:

– Рассказывают, что один из солдат ударил его прикладом по голове, – продолжил он вместо Веры, – губернатор упал, тогда толпа набросилась на него. Его били, терзали, раздели и голого за ноги потащили во дворец.

Вера зажала уши, плечи ее тряслись от рыданий.

– Боже мой! – воскликнул Николай.

– Но он успел исповедаться у преосвященного Арсения, видно, чувствовал близкую кончину, – сказала сквозь слезы Вера.

– К-какое зверство!

– В Твери погромы, повсюду пьяные солдаты, лавки разграблены, есть убитые, – добавил Петр Петрович.

– Что же б-будет? Что делать?

– Никто не знает, что дальше. Крестьяне говорят, что, раз царя нет, будут землю делить, – тихо сказала Вера. – Теперь введены новые порядки: солдат называют на «вы», разрешили курить на улицах.

– К-кто? Кто это разрешил?

– Новый военный и морской министр – Гучков. И мы теперь в лазарете тоже должны… – Петр Петрович выразительно посмотрел на Николая, – ради спокойствия наших близких…

– Да-да, к-конечно, – задумчиво пробормотал Николай.

«Боже мой, – думал Николай, когда Петр Петрович и Вера оставили его одного в палате, – ведь никто и предположить не мог, что может разразиться такая катастрофа! И последствия ее будут огромны, да, огромны! Вероятно, никто даже вообразить себе сейчас не может исхода случившегося! Война будет проиграна – это очевидно. Но что дальше? Нас захватит Германия? Надо придумать, как спасти детей и Катерину».

Через несколько дней Николая в повозке перевезли в усадьбу. Ехать было всего ничего, но мартовский снег на дорогах уже растаял – повсюду царили бездорожье, слякоть и грязь, которые с трудом преодолевал Ермолай, – ему несколько раз приходилось вылезать и, матерясь, толкать повозку руками.

Навещая Николая в лазарете, Катерина вспомнила, как именно здесь впервые увидела кино – для раненых воинов как-то привезли передвижной кинематограф. Фильм «Песнь торжествующей любви». Назвали режиссера – Евгений Бауэр. Катерине вдруг почудилось тогда, что, кроме войны, бесконечных мыслей о муже, о фронте, забот о детях и хозяйстве, существовала какая-то другая жизнь. И жизнь эта могла быть прекрасной, несмотря на то, что происходило вокруг в разрушающемся, распадающемся на куски, мире. Катерина тогда словно впала в счастливое забытье, находясь в ожидании лучшего. Она пребывала в уверенности, что война вот-вот закончится и Александр, живой и невредимый, вернется домой к ней и к подрастающему Саше.

Добравшись наконец до усадьбы, Ермолай довел Николая до спальни. Катерина сейчас же принесла склянку с приготовленным раствором карболовой кислоты и бинты, чтобы промыть раны.

Николай жестом остановил ее:

– Я с-сам все сделаю!

– Ну же, Николай Иванович!

– Оставь все и иди. Не обижайся – г-голова болит.

– Послать за доктором?

– Н-не надо, само пройдет.

– Позвольте же мне. – Катерина разложила бинты и села рядом на кровать.

– Если тебе не п-противно, – Николай отвернулся.

– Мне? Нисколько! Мне даже приятно за вами ухаживать. – Катерина приподняла край одеяла, открыла ногу Николая, сняла повязку, стала обрабатывать раны антисептиком и смазывать их ихтиоловой мазью. – Раны совсем не гноятся. Скоро, наверное, вам можно будет ходить.

– Ты х-хотела сказать, «х-хромать».

– Ну полно вам, Николай Иванович. Петр Петрович говорит, что и на лошади ездить будете, и на охоту ходить. Все наладится – дайте срок.

– Что слышно на селе?

– Говорят, солдаты кое-какие стали возвращаться с войны, – потупила глаза Катерина.

– Ждешь, что и Александр вернется?

– Жду, как не ждать? Что еще мне остается?

– Даст Бог – вернется.

– Каждый день молюсь, чтоб вернулся.

– А если не вернется, Катя?

– Все равно ждать буду, до самой моей смерти! – гневно вспыхнула Катерина и выбежала из комнаты.

«Счастливчик…» – прошептал Николай.

Был конец апреля. После Светлой седмицы холода закончились, уступив место настоящей весне и хорошей солнечной погоде: трава изо всех сил пробивалась сквозь пожухлую прошлогоднюю листву, которую с осени никто не убрал, птицы, как год назад и сто лет назад, очумелые и счастливые, летали туда-сюда, торопясь выстроить свои гнезда. Казалось, что все разговоры про революцию – страшный сон, которому не суждено было сбыться. Жизнь как будто снова шла своим чередом. Николай поправлялся, меньше хромал и почти перестал заикаться. «Может, революция останется в городе и до нас, деревенских, не дойдет», – думала Катерина.

Катерина вешала белье: отжимала натруженными, покрасневшими руками, несколько раз резко встряхивала и наконец вешала на веревку. Вдруг она почувствовала чей-то тяжелый взгляд и обернулась – прислонившись к дереву, на нее исподлобья смотрел Митрий. Красивый, видный, он, зажав винтовку под мышкой, неторопливо скручивал цигарку, тихо насвистывая себе под нос.

– Ну что, ты теперь солдатская вдова? – сказал он вместо приветствия, будто они лучшие друзья и виделись только вчера.

– Я не вдова – жив мой муж! – со злостью вскинулась Катерина.

– Да? А я слыхал, что пропал он и не пишет тебе с начала войны. А может, демобилизовался себе спокойно в своем Новгороде и с другой кралей живет-поживает, добра наживает? – Митрий захохотал и сплюнул на землю.

– Откуда ты взялся здесь? – Катерина не хотела показать, что его слова задели за живое. Нет, не боялась, что Александр в Новгороде, она опасалась, что его нет в живых, поэтому нет вестей. Эта мысль парализовала, не давала дышать, но она не хотела, чтобы этот ненавистный человек заметил ее волнение.