Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

– Из госпиталя?

– Да, пришлось…

– Балтика?

– Из Ревеля.

Николай достал портсигар с монограммой, показал его Петру Петровичу:

– Вот, каким-то чудом сохранил, а ногу – нет. Закурите?

– Да, с удовольствием.

Петр Петрович затянулся и пододвинул кресло поближе, не в силах больше сражаться с врачебным любопытством:

– Что с ногой?

– Р-ранило осколками в бедро – попала торпеда по п-правому борту, а потом начали взрываться снаряды, вот и зацепило.

– Осколки удалили?

– Нет, оставили на месте. Сказали, артерии, кости не задеты. Х-хромой теперь. Калека.

– Ну, хромой – зато живой. Считайте, легко отделались. Если бы удаляли осколки, все равно бы мышцу пришлось иссекать, да еще могли артерию задеть, что я вам объясняю?

– Да понимаю я все.

– Еще что было, от чего лечили?

– Так, к-контузия, переохлаждение. Только через час достали нас… – Николай отвернулся к окну.

– Что так?

– Остальные м-могли погибнуть, пока спасали. К тому же ветер.

– Большие потери?

– Сорок пять человек, больше половины команды. Друг мой п-погиб. Я даже не видел как… Даже тела его не видел. Не похоронили никого.

Николай, поморщившись от боли, встал и, хромая, подошел к окну. Петр Петрович вздохнул:

– Много наших полегло. Не вернешь.

– Черт побери! И ради чего? Эх, проиграем войну. Сами же, своими руками сделаем все, чтобы проиграть!

– Николай Иванович, что за пораженческие настроения?

– Ох, и наслушался я в г-госпитале этих настроений! Устал народ воевать. Б-братаются на фронте с немцами – ну, это вы слыхали уж, наверное?

Петр Петрович согласно пожал плечами.

– Но самое х-худшее, – продолжал Николай, – что не их, а нас, офицеров, своими врагами считать стали. Пускают с-слухи, что Милюков доказал, что царица и Штюрмер п-предают Россию императору Вильгельму. И что все русские с немецкой фамилией – п-поголовно шпионы. Это я вам как русский дворянин Вольф говорю. Только чудом меня там не пристрелили, только чудом.

– Дай Бог, наладится все, Николай Иванович.

В дверь постучала Катерина.

– Можно? Вы мне объясните, Петр Петрович, что и как…

– Ничего не нужно, – сказал Николай, – я сам.

– Николай Иванович, рук в лазарете не хватает. Сами вы не справитесь, а послать мне вам некого, не обессудьте, – возразил врач.

– Скажите, что нужно, Петр Петрович, я все сделаю. – Катерина послушно встала рядом с врачом, ожидая его указаний.

– Речь, я думаю, восстановится. Это последствие контузии – тут нужен покой. А теперь, Николай Иванович, извольте снять штаны – нужно осмотреть рану, – сказал Петр Петрович.

Николай нерешительно замер, переводя взгляд с Петра Петровича на Катерину.

– Голубушка, вы пока выйдите, – подсказал Петр Петрович.

– Да, конечно, – покрасневшая Катерина выпорхнула за дверь.

– Николай Иванович, не тушуйтесь, давайте-ка как врач с пациентом. – Так-с, давайте-ка посмотрим. – Петр Петрович осмотрел и ощупал рубцы Николая, прощупал застрявшие осколки. – Понятно – одевайтесь. – Голубушка Катерина Федоровна, войдите!

Катерина показалась в дверях кабинета.

– Собственно, никаких перевязок Николаю Ивановичу не требуется. Уход за нашим выздоравливающим будет заключаться в усиленном питании и отдыхе на свежем воздухе. Я ему назначу успокоительное – бром и валериану, чтобы лучше спал. А если будут боли – пришлите Ермолая, назначу морфин.

Катерину переполнила жалость к Николаю. И жалость эта, благодарно отметила она про себя, ничего общего не имела со страстью, которая поглощала ее два года назад.

Николай тем временем внимательно рассматривал Катерину. За это время плечи ее стали шире, потеряли девичью хрупкость и угловатость, грудь налилась, бедра округлились. В ней стало больше женского, материнского. За время войны ее руки покраснели и огрубели от тяжелой работы. И в то же время она стала увереннее в себе, спокойнее. Он не увидел былого смятения в ее глазах. «Неужели все ушло, ничего не чувствует ко мне?» – подумал он почти равнодушно. «Конечно: хромой заика, вот в кого я превратился!»

Николай понял, что чувства к Катерине, которые жили в нем на фронте, основываясь лишь на прошлых воспоминаниях, никуда не делись. Более того, страдания, которые им обоим пришлось претерпеть во время войны, высветили самое главное, упростив, освободив его от мишуры условностей.

На следующее утро Катерина принесла завтрак в спальню Николаю. Со вчерашнего дня здесь было вытоплено, но сквозь уютный аромат печки все еще пробивался затхлый запах сырости, бывающий в давно не топленных домах.

– Говорят, скоро войне конец: Америка предложила выступить посредницей к началу мирных переговоров, – доложила Катерина. – Вчера Ермолай газету слушал – там так написано.

– Хорошо, если т-так, – согласился Николай. – Но как раньше уже все равно не будет.

– Да, многие погибли на войне. Ваш брат, мой… Ах, сколько солдат не вернется домой! – Катерина подумала об Александре. Жив ли он сейчас? В тепле ли? Почему же нет вестей?

– Это т-так, скорблю о них, но я не об этом. В госпитале, в поезде, возвращаясь сюда, слышал, что говорят с-солдаты. Не хотят больше воевать, ненавидят своих офицеров, да что там офицеров – самого ц-царя…

– Солдатки говорят, что будто бы есть предсказание, что война летом закончится, все мужики домой рвутся.

– Эх, Катерина, вернутся они д-домой, да с оружием. И к-конец нам всем настанет. Только и мечтают, я слышал, «как бы у помещичка хлебца поотбить», или вот песню в госпитале услышал: «За горой, за горкой б-баринок гуляет, а я ножик заточил, он того не знает».

– Да как же? – Катерина в ужасе села на край кровати.

– А вот так. И у населения-то все оружие п-позабирали, я слышал.

– Может, у кого и забрали, а как прошлой осенью пришел приказ от Бюнтинга сдать оружие, я ваше все на чердаке спрятала. Не мое оно – не имела права распоряжаться, пока вас нет, – быстро вполголоса проговорила Катерина.

– П-правда? – присвистнул Николай. – Ты нарушила приказ губернатора? Я недооценивал тебя, пожалуй.

– Не мое, – повторила Катерина.

– Р-решено! – прервал ее Николай. – Научу тебя стрелять!

– Что вы, Николай Иванович! Зачем это мне? Не бабье это дело – стрелять. Чего ж это вы удумали?

– Глупая ты! Есть в-возможность – учись! Пригодиться может, – глаза его загорелись, – п-помяни мое слово!

– Война скоро закончится. Или вы думаете, что баб под ружье поставят? Что немец сюда придет, в Берново?

Николай молчал.

– Страшные вещи вы говорите, Николай Иванович. Но ведь вы теперь здесь, не дадите нас в обиду?

– Запомни: каждый из нас сам несет свой крест, мы все одиноки. Хорошо, если кто-то рядом, помогает, но чаще всего мы сами должны с-справляться, должны быть готовы ко всему.