Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

– Один пошел?

– Почему ж один? С Кланей! Эх, кабы не дети, сказала бы… – потрясла кулаком Агафья.

Вдруг послышался шум в передней – кто-то вошел. По полу дробно застучала палка вперемешку с неровными шагами.

Агафья испугалась:

– Ой, чужой кто-то!

Наташа закричала:

– Папа! Папа! – И бросилась к двери.

И действительно, вошел Николай.

– Ну з-здравствуйте…

– Господи бласлави, хозяин вернулся! – перекрестилась Агафья.

Катерина, не отряхивая мучных рук, опрометью бросилась к Николаю и прижалась к его груди. Николай, радостно улыбаясь, обнимал ее, Наташу, целовал их макушки, щеки.

Катерина, опомнившись, освободилась из его объятий. Сердце сжалось. Ее поразило, как сильно изменился Николай: он стоял в заснеженной шинели, беспомощно опираясь на палку, на лбу выступил пот. Заметно, что даже те немногие шаги от повозки до кухни дались ему с большим трудом. Он сильно похудел, кожа на лице и руках была обветренной и покрасневшей, а губы – потрескавшимися и воспаленными.

– В-вот я и дома, родные мои. Р-рады ли вы мне? Н-не ожидали? – Николай обнимал Наташу и манил оробевшего Никиту: ну иди, иди же ко мне.

Но мальчик, забывший за это время отца, испугался его и жался к Катерине. Катерина в нерешительности отряхивала дрожащие руки от муки, не в силах что-либо сказать. Маленький Саша, почувствовав всеобщее волнение, вцепился в материнскую юбку и начал всхлипывать.

– Папа, папа, а я твою книгу про Робинзона Крузо, что ты мне оставил, всю-всю прочла, – радостно доложила Наташа, – сама.

Привыкшая заниматься только собой и своими забавами, девочка словно не чувствовала, сколько времени прошло с тех пор, как она не видела отца, и не замечала, что с ним что-то не так.

– Ты же умница у меня, – похвалил ее Николай.

– Надо же, как вышло: на Сретенье и встретились. Ай да подгадал, Николай Иваныч! – радовалась Агафья.

– Николай… живой… – смогла наконец сказать Катерина и заплакала.

Тут же раздался рев Саши и Никиты, которые, глядя на плачущую Катерину, решили, что случилось что-то плохое и страшное.

– Папа, папа, и «Остров сокровищ» тоже сама! – попыталась перекричать младших Наташа.

Николай рассмеялся, поставил трость у скамьи и подошел, хромая, к ревущим мальчуганам:

– Это ч-что за сырость вы тут развели на палубе? Отставить!

– Есть отставить, – заулыбался Никита, который любил играть в матроса, представляя себя вместе с отцом на корабле. Катерина поставила портрет Анны и Николая в детской и каждый день напоминала детям молиться о здравии родителей. Маленькие Вольфы и Саша теперь жили в одной комнате: топить отдельно флигель Катерина не могла – нужно было беречь дрова. Там же, у изголовья Сашиной кроватки, стоял портрет Александра. «Папа, папа», – указывая пальчиком, повторял мальчуган.

– А ты-то как п-подрос, крестник, – сказал Николай, гладя по голове кудрявого с медным отливом в волосах Сашу.

Николай, утирая со лба испарину, присел на скамейку. Катерина отметила про себя его нездоровую, проступающую через обветренную кожу, бледность.

– Н-ну к-как вы тут без меня? – спросил он, глядя на Катерину.

– Мы хорошо, только, как от вас вестей не стало, волновались, – сбивчиво ответила она.

– В госпитале был, не мог писать какое-то время.

– Ранен? – прошептала Катерина.

– Немного. Подбили все-таки немцы.

Катерина обессиленно села на лавку, укрыв лицо руками, плечи ее затряслись.

Агафья засобирала детей из кухни:

– Пойдемте, папаше передохнуть надобно.

Николай сел рядом с Катериной и ласково обнял ее за плечи:

– Ну ч-что ты? Зачем плакать? Я же ж-живой.

– От радости. Чего уже только не передумала, пока письма от вас ждала. А сегодня в церкви вдруг подумалось, бес попутал: за здравие свечку ставить или за упокой?

– За з-здравие, спасся я, как видишь. Хромой, п-правда, остался, з-заикаюсь, зато живой! А? – Николай весело подмигнул Катерине. И серьезно добавил: – Н-нет ли вестей от мужа? Ты мне не писала.

Катерина потупила взгляд.

– Катерина? Что?

– Не знаю я. Так и не пишет.

– Я справлялся в военном присутствии – в списках погибших его нет.

– Он вернется. Обязательно.

Николай замолчал. Надежды, что Александр жив, было мало. Но как сказать об этом его жене?

– Что же дальше будет? Скоро война кончится?

– Не знаю. Тяжелые времена ждут нас, Катерина. Но д-долгий это разговор.

– И правда, вы же устали с дороги.

– Пойду в кабинет – там мне привычней будет. Натоплено там?

– Но… я…

– В чем дело?

– Там вещи мои – я живо перенесу. Перешла туда из флигеля, дрова экономим: живем теперь в нескольких комнатах. Не написала – волновать лишний раз не хотела.

– П-понятно. Это ты правильно распорядилась. Как всегда. Я очень благодарен тебе, Катерина. За все.

Он знал, что только благодаря Катерине хозяйство не развалилось и у детей всегда был хлеб. Николай получал письма, написанные аккуратными печатными буквами, в которых Катерина сообщала о детях и о положении усадьбы.

Уже весной 1915 года стало понятно, что засеять столько же, сколько раньше, невозможно. Хоть губернатор в «Тверских губернских ведомостях» и напечатал обращение помогать в посевных работах «семьям лиц, призванных на фронт», солдатки понимали, что рассчитывать могут только на себя и друг на друга. У многих к тому времени армия мобилизовала лошадей; плуги, бороны выходили из строя, а чинить было некому и нечем. В первое военное лето кое-как выстояли. Солдатки работали от зари до зари, но сдюжили. А осенью рабочих рук стало еще меньше: в сентябре из Старицы отправили семьсот человек рыть окопы в Псковскую губернию. Катерина едва не выла от отчаяния: дрова на зиму заготовить не успели – рук и так не хватало, – рассчитывали на осень.

В ту же пору пришла весть о военнопленных, которых сложно стало размещать в Старице. Набравшись мужества и помолясь, Катерина сама отправилась в уезд. Услышав, что она управляющая у Вольфов, ее едва не подняли на смех, но Катерина все-таки убедила дать ей пятьдесят военнопленных для разработки леса на дрова. Поселила пленных в построенной на берегу Тьмы так и не использовавшейся толком больнице. Эти несколько месяцев оказались нелегкими: пятьдесят мужиков, черноволосые венгры и болгары, будоражили село. Солдатки, год не видевшие своих мужей, бросив работу, бежали к больнице «хоть посмотреть». Много шума наделала история вдовой солдатки Фроськи, которая, потеряв мужа в первые дни войны, год не снимавшая по нему траур и больше всех голосившая на панихидах по убитым на войне воинам, вдруг заневестилась и собралась замуж за венгра Аттилу. Даже прошение тверскому губернатору подали, но никто им, конечно, не разрешил – иноверец, да еще пленный, где это видано? Так и стали «сожительствовать незаконно» в доме у Фроськи на окраине Заречья, пока он не вернулся на родину к своей венгерской семье.