Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Как завороженная Катерина взяла в руки тулку и, повторяя движения Николая, переломила ствол, вставила патроны и взвела курки.

– Молодец, запомнила, – похвалил Николай, – теперь упри приклад в плечо, выбери цель и стреляй. Можешь по очереди – сначала жми на один спусковой крючок, потом на второй.

Катерина послушно выстрелила. Потом еще.

Расстреляв все патроны, они, счастливые и умиротворенные, возвращались в Берново. Говорить не хотелось. Каждый думал о чем-то своем. Лишь подъезжая к усадьбе, Николай сказал:

– Пистолет оставь себе. Спрячь где-нибудь. Патронов к нему я дам.

– Спасибо, Николай Иванович.

– Понравилось тебе?

– Очень!

– Получше припрячь только, и никому, слышишь, никому не говори, что он у тебя есть.

Катерина согласно кивнула. Ей понравилось стрелять, она вдруг ощутила в себе невероятную силу, которую несет оружие. За годы войны, когда мужа не было рядом, она повзрослела и перестала быть наивной, но всегда отделяла для себя то, что бабское, то есть ее, и то, что мужское, к чему она отношения иметь не может. И вот сейчас, с оружием в руках, Катерина прикоснулась к мужскому, к недоступному ей по рождению, и это мужское ей понравилось.

По возвращении они услышали оживленные голоса на кухне. Там ждал Петр Петрович, нервно расхаживая из угла в угол. Агафья, с заплаканными глазами, возилась у печи. Тут же, у края стола, нервно переглядываясь, как преступники, сидели Ермолай и Кланя.

– В Петрограде переворот, революция! – закричал Петр Петрович, увидев Николая.

Николай опешил:

– З-забастовка?

– Революция, Николай Иванович, самая настоящая революция! Царя свергли. Дума распущена. Теперь – Временное правительство!

– А что ж теперь будет? Что за революция такая? – Катерина, стащив платок, не раздеваясь села на скамейку.

Агафья с Кланей выли.

– Революция – это когда был царь, а теперь одним махом раз! – и нет царя. А что дальше – никто не знает, – признался Петр Петрович.

Николай сел за стол.

– Агафья, налей! – скомандовал он.

– Всем налить? – Агафья с сомнением поглядывала на Ермолая с Кланей.

– В-всем налей!

– Так ведь запрещено.

– С-сказал – н-налей, – отрезал Николай.

Агафья метнулась в погреб, откуда принесла пыльную довоенную бутылку водки и небольшую плошку квашеной капусты. Катерина тем временем достала из буфета и поставила на стол рюмки.

– Так, может, войне конец? – с надеждой спросила Катерина. – Муж скоро вернется?

– Откуда это все п-пришло, Петр Петрович? – спросил Николай.

– Железнодорожник из Высокова принес – говорит, у них там отдельная линия связи, так вот пришло послание от какого-то революционера Бубликова.

– От к-кого? Ах, от Бубликова! Ну, если что-то там и есть, то царь введет войска и м-мигом закончит этот переворот, вот что я думаю, – с облегчением сказал Николай.

Петр Петрович нервно замахал руками:

– Из Старицы тоже подтвердили – это не шутка и не слухи. Петроградский гарнизон на стороне Временного правительства, рабочие бастуют. Весь город в красных флагах. Много жертв, беспорядочная стрельба на улицах – убивают офицеров.

Катерина побледнела и зажала рот руками.

– Немыслимо! – сказал Николай. Он знал, предчувствовал, что зреет что-то нехорошее, неотвратимое, но и представить себе не мог, что все может зайти так далеко.

– А кто же возглавляет правительство? – пришел наконец в себя Николай.

– Князь Георгий Львов, – сказал Петр Петрович.

– К-который председатель Земгора?

– Он самый.

– Невероятно!

– В чем же ж революция, если во главе князь? – шепнул Ермолай.

– Как же мы без царя-то, – растерянно хлопала ресницами Кланя.

– Все мы теперь пропадем, как овцы без пастуха, – поддержала ее Агафья, – конец света настает.

Бабы снова завыли.

– Ч-что же с армией? – не обращая на них внимания, спросил Николай.

– Не могу сказать, – развел руками Петр Петрович.

– Я с-сейчас же должен вернуться в Ревель! Надо с-сдержать бунт!

– Николай Иванович! Опомнитесь! – закричала Катерина.

Николай вскочил и, хромая, стремительно заковылял вверх по лестнице, но внезапно споткнулся, оступился и со страшным грохотом скатился вниз.

Все бросились к нему. Николай лежал на полу и стонал. На его фронтовых шароварах проступили пятна крови.

– Раны открылись! Надо срочно оперировать! – определил Петр Петрович.

– Здеся? – растерялась Агафья.

– В операционной, конечно, в лазарете! Не на кухонном же столе? – обиделся врач.

– Ермолай, живо запрягай сани! – скомандовала Катерина и побежала в переднюю за шинелью Николая.

Через несколько минут Петр Петрович и Ермолай под руки вывели Николая и положили его в сани, укрыв сверху шкурой.

– Я с вами! – Катерина решительно набросила на себя тулуп и тоже собралась сесть в сани.

– Катерина Федоровна, – преградил ей дорогу Петр Петрович, – там операционная, Вера будет ассистировать. Вам там нечего делать, поверьте. Еще в обморок упадете от чувств.

Николай тихо стонал в санях.

– А вдруг он умрет, там, без меня?

– Я, между прочим, еще ж-жив и все с-слышу, – отозвался с саней Николай. – Подойди ко мне, – позвал он Катерину.

Катерина склонилась к Николаю, нервно перебирая руками сбившийся на шее платок. Испугалась, что больше никогда не увидит его. Хотела броситься к Николаю, обнять, но понимала, что так нельзя – на виду у всех.

– П-послушай, это всего лишь нога. Пара осколков. Вот, может, Петр Петрович их вытащит – и я к-как новый прыгать буду?

– Страшно мне за вас, – призналась Катерина.

– Отрадно мне это с-слышать, Катя. Ну, и-иди. За детьми присмотри. Я за все спокоен, когда ты здесь.

– Все, едем, немедля! – вмешался Петр Петрович.

– Как же так, Петр Петрович, без благословения, не соборовавшись? – не успокаивалась Катерина.

– Нет на это времени, Катерина, вдруг осколок сдвинется и артерию заденет?

– Скорее, скорее, – прошептала Катерина. – С Богом, Николай Иванович! – закричала она вслед, крестя сани, которые, набирая ход, уже заскользили вниз по холму к лазарету.

Николай очнулся уже в палате, как только действие хлороформа закончилось. Бедро болело, но терпимо. Николай приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, не ампутирована ли нога, – и с облегчением отметил, что обе ноги на месте. Кто-то из ходячих раненых, заметив, что Николай очнулся, позвал Петра Петровича. Врач торопливо вошел в палату.

– Операция прошла успешно, все осколки я извлек, – доложил Петр Петрович, закрывая дверь палаты.

– Я буду х-ходить? – нетерпеливо спросил Николай.

– Хромота, к сожалению, останется: мышцу пришлось сильно иссечь, но другого выхода не было – иначе я не мог извлечь осколки.