Мика Валтари - Синухе-египтянин

Опять я был один, и нынешнее мое одиночество превосходило одиночества других людей, ибо ни одному человеку в мире не мог я открыться и мне не у кого было попросить помощи. Моя тайна была тайной фараонов, и если бы она вышла наружу, тысячи и тысячи людей погибли бы из-за нее. Я должен был стать изворотливее змеи, тем более что разоблачение грозило мне поистине ужасной смертью в руках хеттов.

Соблазн бросить все, бежать и укрыться где-нибудь в глуши был велик – так поступил в свое время герой одной истории и мой тезка, Синухе, нечаянно подслушавший тайну фараона. Как же и мне хотелось убежать и предоставить судьбе самой устраивать будущее Египта! Если бы я так поступил, то события, пожалуй, приняли бы иной оборот и мир ныне выглядел бы иначе, но как, лучше или хуже сказать трудно. Теперь, на склоне лет, я понимаю, что все правители, в конечном счете, одинаковы и все народы тоже, и не имеет большого значения, кто сидит на троне и какой народ сейчас угнетает другой, – в конце концов, всегда страдает бедный люд. Так что, возможно, ничего и не изменилось бы, реши я махнуть рукой на порученное мне дело и бежать. Но, поступив так, я никогда не был бы счастлив. Впрочем, я и так несчастлив – счастливые дни миновали для меня вместе с моей молодостью.

И я не сбежал – потому что был слабым, а слабый человек отдается на волю другого, предпочитая выполнять чужие, даже самые ужасающие поручения, нежели решать свою судьбу сам. Воистину слабый человек скорее позволит задушить себя, чем решится разорвать удавку на своей шее, и думаю, что таких слабых людей порядочно и я не одинок.

Итак, царевич Супатту должен был умереть. И я, сидя с кувшином вина под золотой сенью, напрягал свой разум и призывал на помощь все свои знания, чтобы изобрести такой способ убийства, который не позволит обнаружить виновника и не навлечет на Египет кару за мое деяние. Это было нелегко, потому что хеттский царевич, несомненно, путешествовал со свитой, как положено особе его достоинства, к тому же хетты подозрительны и наверняка принимали многие меры предосторожности. Встреть я его в пустыне одного, я и то не смог бы убить его ни стрелой, ни копьем, даже если б отважился на такое, потому что все это оставляет следы и преступление стало бы явным. Я думал о том, не попытаться ли выманить царевича на поиски василиска, у которого вместо глаз зеленые камни, чтобы с какой-нибудь кручи столкнуть его, а потом сказать, что у него подвернулась нога и он разбился насмерть. Однако этот замысел был совершенно ребяческим, ибо свита царевича никогда не отпустила бы его одного без присмотра в пустыню, поскольку она отвечает за его жизнь перед его отцом, великим Суппилулиумой. Я мог быть уверен, что даже не удостоюсь разговора наедине, а что касается пищи и питья, то все знатные хетты брали свои меры на случай возможной отравы и держали при себе пробователей – отдельно для вина и отдельно для кушаний, так что отравить их обычным способом было невозможно.

Поэтому я стал вспоминать всякие истории о тайных ядах жрецов и ядах Золотого дворца. Я знал, что существует способ напоить ядом еще незрелый плод, растущий на ветке, так что сорвавший и вкусивший его потом умирает. Я знал, что свитки могут нести медленную смерть тому, кто открывает их, и что смертоносным может стать запах цветов, над которыми потрудились жрецы. Но все это были уловки жрецов, мне неведомые, да к тому же я подозревал, что многие из этих рассказов – просто сказки. Впрочем, как бы правдивы они не были и каким бы тайным знанием я ни обладал, все равно толку от этого было бы мало: приниматься за выращивание в пустыне фруктовых деревьев я не мог, а хеттские царевичи не имеют обыкновения трогать свитки, оставляя это писцам, или нюхать цветы – хеттам привычнее сбивать их плетками или попирать ногами.

Чем больше я размышлял о порученном мне деле, тем труднее оно мне представлялось; здесь впору пришлось бы хитроумие Каптаха, но посвящать его в это я не мог, да к тому же он все еще обретался в Сирии, собирая положенную дань, и не спешил возвращаться на родину, потому что из-за Атонова царства почитал пока сирийский климат более здоровым для себя, чем египетский. Поэтому я напрягал собственные изобретательские способности и востребовал все свои лекарские знания, ибо для врача смерть – старая знакомица: своими снадобьями ему так же легко залечить больного до смерти, как и вылечить. Если бы царевич Супатту занемог и мне бы пришлось врачевать его недуг, то я преспокойно мог бы свести его в могилу своими лекарствами, и ни один уважающий себя целитель ни словом не упрекнул бы мой метод лечения, ибо исстари сословие врачевателей держится вместе и сообща хоронит своих мертвецов. Увы, Супатту не был болен, а если бы и был, то скорее доверился бы хетту, чем египтянину.

Я рассказываю так подробно о своих размышлениях для того, чтобы пояснить, сколь трудную задачу поставил передо мной Хоремхеб. Но больше я не буду останавливаться на этом, а скажу о том, что я сделал. В Мемфисе, в Доме Жизни, я пополнил свои лекарственные запасы, и никто не удивился выписанным мною снадобьям, ибо что для простого человека смертельный яд, то в руках врача становится целительным средством. После чего я не мешкая отправился в Танис, а оттуда в паланкине, сопровождаемый свитой из боевых колесниц, двинулся в глубь пустыни по одной из больших военных дорог. Именно такой способ я избрал для передвижения – достойный врача и человека, привыкшего к удобствам, и одновременно не вызывающий подозрений своей излишней поспешностью ни у моих сопровождающих, ни у хеттов.

Сведения Хоремхеба о передвижении Супатту оказались верными: я встретил царевича с его свитой в трех днях пути от Таниса возле огороженного источника. Супатту тоже путешествовал на носилках, сберегая силы, и вел с собою целый караван ослов, навьюченных тюками и дорогими подарками для царевны Бакетамон; его охраняли тяжелые боевые колесницы, а легкие повозки двигались впереди, разведывая путь, потому что царь Суппилулиума распорядился принимать меры предосторожности против всяких неожиданностей, слишком хорошо понимая, что эта поездка не будет по сердцу Хоремхебу. Так что тот ничего бы не добился, организовав, скажем, нападение на царевича разбойничьей шайки: чтобы победить, Хоремхебу пришлось бы дать ей в поддержку регулярный колесничий отряд, а это уже означало войну.

Но со мной и с моей скромной свитой хетты обошлись чрезвычайно любезно, как им вообще свойственно вести себя в тех случаях, когда они, по их мнению, получают даром то, что не могут завоевать силой оружия. Они приняли нас в лагере, разбитом для ночлега, помогли египетским воинам расставить шатры и окружили нашу стоянку многочисленной охраной, говоря, что хетты хотят защитить нас от разбойников и львов пустыни, чтобы мы могли спокойно спать ночью. Однако когда царевич Супатту узнал, что я прибыл как посланец царевны Бакетамон, он не мог сдержать любопытства и, желая поговорить со мной, тотчас пригласил меня к себе.