Конрад Мейер - Юрг Иенач

Наступившую после этих слов тишину нарушили шум и крики возле незакрытых дверей. Сквозь толпу на лестнице и в сенях пробился широкоплечий рыжеволосый офицер и настойчиво требовал генерала Иенача.

— Вы здесь ни к чему, капитан Галлус! — злобно закричал Иенач. — Что вам нужно?

— Мне нужны ваши указания, — грубым голосом закричал в ответ офицер. — Янетовы волонтеры не желают присягать наново. Вы продали их испанским попам, говорят они, а присягать они присягали Франции и никому, кроме герцога, повиноваться не будут.

Иенач помертвел от бешенства. Обернувшись к Галлусу, он хрипло выкрикнул:

— Двинуть на них мой полк! Всех перестрелять! — Затем снова повернулся к герцогу и, не помня себя, сдавленным голосом предостерег: — Кровь их падет на вас, герцог Роган!

Герцог вздрогнул и застыл на мгновение во власти мучительной внутренней борьбы. Затем дрожащей рукой взял со стола свиток, круто повернулся и направился к двери своего кабинета, которую вошедший следом Вертмюллер плотно закрыл за собой.

Все еще смертельно-бледный, Иенач обратился к бургомистру:

— Наше дело выгорело! Надо дать герцогу покой. Удалите всех. Я ручаюсь за то, что он подпишет. — Капитану Галлусу, который стоял в нерешительности, он приказал: — Сообщите Янету, что его славных волонтеров не будут принуждать к присяге. Герцог заодно с правительством трех союзных земель и вскоре объявит солдатам свою волю.

Через несколько минут, когда герцогские покои стали уже пустеть, дверь из кабинета распахнулась, и появился Вертмюллер, держа в руке подписанный герцогом договор.

— Кто из присутствующих представляет в настоящее время «законную», по граубюнденским понятиям, власть? — язвительно спросил он.

Бургомистр Кура выступил вперед со строгой официальной миной, и Вертмюллер, выражая всем своим видом убийственное презрение, сунул ему свиток, от которого зависела судьба Граубюндена.

Господин Фортунатус Шпрехер только что рассыпался в поздравлениях и пожеланиях, провожая кое-кого из граубюнденских государственных деятелей, как вдруг увидел взбежавшего по лестнице молодого человека в дорожной одежде, схватил его за руку, увлек в сторону и принялся сокрушенно рассказывать о происшедшем. Это был долгожданный Приоло, прибывший из Парижа в самую трагическую минуту.

— Бога ради, не задерживайте меня, господин доктор, — едва переводя дух, воскликнул Приоло. — Я спешу к герцогу. Может быть, не все еще пропало — Кьявеннский договор подписан. Ваши требования удовлетворены с избытком! Только не вступайте в союз с Испанией. — И он стремглав бросился через приемную.

Увидев, как он с искаженным лицом пробежал мимо, Иенач, горько усмехнувшись, сказал бургомистру:

— Кардинал считал, что судьба ему подвластна, однако на сей раз она его подвела.

Мейер ничего не ответил, только крепче прижал к груди роковой свиток.

Через час в парадных покоях герцога стало тихо и безлюдно.

Один только Иенач шагал взад-вперед по приемной, размышляя над тем, что сулят происшедшие события. Больше всего он был обеспокоен участью своего пленника и медлил здесь в надежде, еще раз увидеть это еще так недавно приветливо улыбавшееся ему лицо. В том, что герцог Генрих будет верен данному слову, предатель не сомневался ни минуты; но столь же несомненно было и другое — всю свою злобу кардинал обрушит теперь на Рогана, на это оружие благородной закалки, которое он сломал в своих безжалостных руках, и если герцог отважится когда-либо вернуться во Францию, его неизбежно ждет месть Ришелье. Иенач был бы рад укрыть его от этой мести — но где? Найдется ли такой уголок, куда бы не достигла рука кардинала, но где бы герцог не был в то же время изгнанником, ибо на такую безотрадную долю он не согласится никогда?

Иенач ждал напрасно. Герцог не показывался, а когда дверь наконец отворилась, на пороге появился адъютант Вертмюллер и, пряча в бумажник какое-то письмо, хотел без поклона пройти мимо.

— Вертмюллер, попросите герцога, чтобы он принял меня, — обратился к нему граубюнденец. — Я задержу его ненадолго. Это нужно в его же интересах.

— Увольте его от вашего лицезрения — оно ему будет теперь не в радость, — ответил лейтенант. — И не вам заботиться о его личных делах, он их сам только что уладил.

— Как он решил свою дальнейшую судьбу? — с волнением спросил Иенач. — Куда он поедет? В Цюрих или в Женеву? Там он мог бы посвятить заслуженный отдых ученым занятиям.

— Писал бы руководство по стратегии, да? — насмешливо подхватил Вертмюллер. — Ну, нет! В том положении, в которое он попал вашими стараниями, герцогу Рогану остается один, лишь выход: смерть на бранном поле. Вам не терпится узнать, куда направится мой повелитель, вырвавшись из ваших иудиных объятий? Против обычаев, заведенных здесь вами, я не стану вам врать. Мой благородный повелитель отправляет меня к своему зятю, герцогу Бернгарду Веймарскому с посланием, в котором просит зачислить его простым рейтаром в имперскую армию. Прикажете что-нибудь передать от вас герцогу Бернгарду? Помнится, и вы когда-то сражались под его знаменами. Он немало подивится вашим деяниям. Я уезжаю сегодня же и, стало быть, тоже в последний раз имею счастье вас лицезреть. Хоть бы мне никогда не сталкиваться с вами! Особенно в тот раз у крепости Фуэнтес, когда вы шествовали с подобающими вам почестями… и тогда уже под испанским эскортом. Не доведись нам встретиться — многое сложилось бы к лучшему и вы давно уже были бы вознесены на достойное вас место.

— Что бы вы ни говорили, я не выйду из себя, — мрачно произнес Иенач. — Хватит с меня крови, а ваше уважение мне ни к чему. Вам непонятны те жертвы, которые я приношу своей родине. Ступайте и скажите герцогу Бернгарду, пусть он умудрится так же вырвать из когтей Франции свой Эльзас, как вырвал я свой Граубюнден, — задорно вскинув голову, заключил Иенач и направился к выходу.

Теплый месяц май одел Рейнскую долину цветами и пышной листвой, когда французское войско, совершая обусловленный мартовским соглашением отход из Валь-теллины, по пыльной дороге приближалось от Рейхенау к воротам города Кура.

Приоло отвез в Париж насильственно навязанный герцогу Рогану договор, и он был там одобрен, правда, в крайне уклончивых выражениях, в которых явственно сквозило негодующее противодействие кардинала. Французский двор не мог опомниться от испуга и досады по поводу переворота, с беспримерной ловкостью подготовленного в каком-то глухом горном краю. До сей поры никто не считал нужным запомнить имя безвестного искателя приключений, осуществившего этот переворот. И все-таки соглашение поневоле одобрили, неведомый граубюнденец оказался предусмотрительнее самого кардинала, так плотно пригнав и затянув петли искусной сети, что даже Ришелье, при всей своей изворотливости, не мог найти в ней лазейку. Возможно, он подумывал силой прорвать эту сеть, но на такое предприятие никак не годился Роган, для которого данное слово было свято и нерушимо.