Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Но ведь древние летописи и манускрипты гласят: миром извечно правили ложь и хитрость. Видно, к несчастью, сама природа людская такова, что без них ей не обойтись… Так нежданно подумал Элий.

Когда-либо изменятся и монголы. Вот завладеют миром – и возгордятся. И решат, что на белом свете нет им равных, что лишь они одни – великий народ. И воцарится среди них пренебрежение ко всем прочим народам. И тогда… Тогда сразу же им конец придёт. Сразу же!

Неужели произойдёт такое?!.. Ибо иного еще не было.

…Сюбетей вздрогнул, резко вскочил и стал быстро ходить туда-сюда, чтобы размять затёкшее в полусне тело.

Все собрались почти за миг, понеслись в сторону ставки и оказались рядом с ней, едва лишь раздались первые удары по барабанам.

Сюбетей, воин до мозга костей, тут же занялся своими ежедневными воинскими хлопотами. Элий видел: он весь был изначально подчинён ритму ратной жизни, её чётким и мерным делам.

Сам же Элий, не знавший здесь ни чьей-то воли над собой, ни забот, отправился в сурт и лёг спать. Под голоса тойонов, отдававших отрывисто-резкие команды, он и не заметил, как заснул…

По зову своего отца Сюбетей немедля двинулся в путь с теми своими тойонами, что отвечали за снаряжение войска и становья. Он знал: старик не кликнул бы его по какому-то пустяку в столь напряжённый час, когда все уже готовились к близкой битве.

Тридцать вёрст проскакали так споро, что за это время всего лишь успело бы мясо в котле свариться. И вот – предгорье, где люди плавят железную руду и получают железо.

Как всегда, множество людское занято этим трудом в длинных сараях, что поставлены по изрытым склонам гор. Гудят огромные кузнечные мехи, и молодцы-молотобойцы, голые по пояс, обливаясь потом, без устали куют раскалённое железо. Не смолкают гул и грохот, огненные искры веером летят!

Стоит Сюбетей и не насмотрится на эту, с детства родную картину жизни. Вздыхает, вспоминает свои ранние годы, мать, родных…

И вспомнилось: отец не только не тянул сыновей к делу кузнечному, но и отчуждал их от него.

– У вас другая судьба, вы к другому предназначены, и нечего вам привыкать к этому низкому ремеслу, – не раз говорил он.

Зато он всегда старался отправлять сыновей в путь-дорогу, на охоту – едва лишь они научились держаться в седле.

– Большие деяния и славное имя – удел лишь тех, кто сам и упорно себя к этому готовит, кто жаждет этого добиться. Слава никогда не таится в глуши или в пустыне, она живёт на больших и людных дорогах, по которым движутся судьбы многих народов. – Так напутствовал Джаргытай своего старшего сына Джэлмэ, отправляя его в одиночку, без спутников и охраны, в распоряжение Тэмучина.

А заметив, что Сюбетей с малых лет стремится к постижению тайн сложного кузнечного дела, сам пытается смастерить из железа какую-то непростую вещь, требующую немалого умения, отец стал заставлять его заниматься чем-либо другим:

– Ремесло, кузнецкие дела всегда были уделом черни. Ни к чему тебе тратить время на них – без пользы!

– Что ж плохого, если я сам что-то постигну, сам освою? – пытался возразить ему подрастающий Сюбетей.

– Лишь недалёкий человек с малым умишком всё постигает на своём опыте – то, что он в руках подержал да ногами отмерил. А умный – он умом дойдёт до того, чего и в глаза не видал, о чём и слыхом не слыхивал. Он познает, прикинет, сопоставит – и придёт к истине!

– Хэ! Но как же можно познать то, чего не видал и о чём не слыхал?

– А вот так, сынок – только умом! Ведь белый свет необозрим и безмерен, и каждый миг в мире под солнцем и луной происходит столько всего, и столько всего за мгновение рождается и умирает, что тебе и не счесть этого за век. И никому не дано всё в мире постичь и узреть. И лишь великие умы способны объять всё сущее во вселенной, переварить всё объятое в мозгу и так упорядочить, чтобы сложить в единое и неразрывное целое.

– А такие люди есть?!

– А как же! И они держатся лишь самых главных дорог. Не тратят времени, чтобы пройти и познать малые пути, тропки и тупики…

В те же поры, когда отец говорил это Сюбетею, юноша ещё не в силах был понять глубинный смысл его наставлений, и просто запомнил их.

– Человек малого ума зреет быстро, что речной тальник, но скоро и перестаёт расти, ссыхается и становится подобен сухостою. А потом и в прах обращается. Люди же великого ума растут всю жизнь подобно деревьям дремучего леса, их мысль зреет, крепнет и мужает, – так говорил отец Сюбетея. – Вот потому их и зовут великими людьми.

…Хотя сегодня Сюбетей и дорос до высоких степеней державно-воинского служения, крупным военачальником стал, но отец всё равно его насквозь видит. Кому-то со стороны в Сюбетее ни единого изъяна не видно, а вот отец увидит и подметит даже малый изъян, и совет даст, как его устранить. До чего же кстати отцовские советы приходятся и поныне!

Вот и на сей раз старый Джаргытай бросил на сына испытующий взор, откашлялся и молвил:

– Одежда в несколько слоев хороша в холода, но двигаться в ней трудно…

Сюбетей глянул молча на отца, не поняв, что тот хочет сказать этими словами.

– Когда разгорается большая охота, человек сбрасывает с себя всё, что мешает быстроте движений… То же – и с его мыслями. Настоящий охотник перед схваткой со свирепым зверем в первую очередь соберётся с мыслями, зажмёт их в кулак, воедино, чтоб ни о чём лишнем не думать, словом, обстругает себя всего, как стрелу.

У Сюбетея словно огонь в груди вспыхнул оттого, что старик столь зорко разглядел сыновние мысли, затаённые в глуби души, мысли, в которых он и сам себе не хотел признаться. Однако молодой полководец не подал виду, сидел молча, потупив взор. Джаргытай продолжал:

– Китай, хоть он уже давно покорён другим народом, всё равно остаётся могучей страной. Потому и решится в этой войне, будем ли мы жить дальше как народ – или кизяком станем. Говорю так, потому что понимаю, какое дело всем нам предстоит, вот и тревожусь, вот и страшусь. Не должно быть на таком пороге у воителя двоемыслия. Оно лишь беду накличет, если с ним ступить на великий путь. Ничто так не изматывает, не опустошает и не вселяет сомнения, как двоемыслие…

– Согласен… – еле выдавил из себя Сюбетей единственное слово, после чего вышел, да вышел как-то боком, избегая смотреть прямо в лицо отца, морщинистое, тёмное, словно изрытое летящими кузнечными искрами.

Сначала побывал у оружейников, затем у стрелоделов, глянул на плоды их трудов. Потом вернулся к кузнецам, чтоб увидеть главное – действие созданных китайскими мастерами орудий, которые метали огонь и взрывающиеся при ударе камни.

Эти орудия любого могли потрясти! Конечно, они и громоздки на вид, и сложны: особого обращения требуют. Не сумеешь искусно владеть ими при стрельбе – своих поразишь! А этого-то ни в коем случае нельзя допускать… Не зря же хан предельно строго требует от всех своих военачальников: главное – сокращать потери. Недаром же он после каждого сражения на военных советах от каждого из тойонов требует подробнейших объяснений – где, как и при каких обстоятельствах пал каждый погибший нукер. Эта строгость хана была вознаграждена: потери значительно сократились во всех войсках. И все тойоны теперь заранее рассчитывают и прикидывают – чем обернётся тот или иной их приказ, какими потерями и, значит, какою его личной ответственностью перед ханом…