Милош Црнянский - Переселение. Том 2

Для Исаковичей, наблюдавших, как остатки прежней армии переодевались в русскую униформу, это было, пожалуй, самым тяжким переживанием в их переселенческой жизни.

Армия, сражавшаяся не только на Рейне, но терявшая своих воинов и в Провансе, и в Голландии, и в Италии, была похоронена. Сгинула. Они пришли сюда к русским, точно восставшие из гроба призраки.

Австрийский император Фердинанд величал военачальников этих армий христианами, преподобными, вельможными, благородными и дорогими его сердцу! Так писалось в императорских рескриптах.

То, как они проливали кровь и отдавали жизнь за Австрию, за христианство, ставилось всем в пример. Это был пример, достойный подражания и вечной похвалы! Так писали в посланиях из Вены.

Так говорили о сербской милиции и на общенародном конгрессе в Карловцах в 1731 году. О том же твердила и супруга губернатора Сербии Александра Вюртембергского, принцесса, получившая в тот год в подарок 150 дукатов. То же говорил и Георг Оливье Валлис, что командовал отступлением из Турции. Так писал некогда принц маршал Евгений Савойский, освободитель Белграда. Отец сербов, тот, кому Текелия отворил ворота к туркам.

Александр Карл, принц Вюртембергский, ставший правителем Сербии в 1720 году, в качестве — как писал он в прошении — вспомоществования принял тогда же, когда жена его получила 150 дукатов, 300 дукатов. А генерал, граф Марули, в тот же год — 200 дукатов.

Все они отзывались о сербах самым лучшим образом.

Но если Костюрин знал лишь о нескольких таких или подобных им фактах, доходивших до него в донесениях среди множества всяких мелочей, актов и сообщений о сербах, то Исаковичи видели в этом переодевании частей перст судьбы, глубоко сознавая и предчувствуя, что произойдет с их народом.

Костюрин отвлеченно думал о прошлом этих частей. Он не видел их в этом прошлом.

У Исаковичей это прошлое было в сердце, в глазах, в душах.

И хотя эта орда сербов при отступлении Пикколомини с Балкан была всего лишь ордой голодранцев на лошадях с одними турецкими копьями в руках, она все-таки оставалась страшной конницей, которая налетала, как буря, и производила опустошения в турецких провинциях под Белградом и Темишваром.

И следовала, как стая волков, за турками, когда те отступали от Буды.

На пути сербов, долгом пятидесятилетнем пути, белели человеческие кости.

Их красные гуни мелькали на полях сражений по всей Европе, и их хорошо запомнили. Запомнили в Европе и мужественные лица этих красавцев кавалеристов, которые невесть откуда появлялись и вскоре невесть куда пропадали со своим непонятным языком и печальными песнями, пропадали бесследно.

Исаковичи с детства помнили эти войска.

Когда Австрия спе́шила их армию, она оставила им красные гуни, и теперь уже пехота в своих красных гунях — «ротмантел» [33] красная шинель (нем.) . — шла через всю Европу, оставляя мертвых на всех полях сражений.

Красный сербский гунь помнили какое-то время многие армии.

Позже, кстати сказать, в пехоте многих стран были введены красные шинели.

Пехотинцы, идущие в бой большей частью в постолах с двумя пистолетами и ятаганом за поясом, вечно расхристанные, запомнились своей статностью, грудью, покрытой буйной растительностью, шрамами от ран и необычными шапками с воткнутыми в них огурцами, морковками, репами, сливами, желтыми листьями или подсолнухом.

Запомнились они и по резне во франко-прусской кампании.

По музыкантам, которые шли во главе войска: барабанщикам, гудочникам, свирельщикам, дудочникам и волынщикам.

Однако после франко-прусских войн они изменились и, словно вернулись древние времена их могущества, появились в серебре, дорогом сукне и бархате. Офицеры щеголяли окованными серебром саблями, серебряными пуговицами, а порой и золотыми браслетами, расшитыми серебром и жемчугом зубунами [34] Куртка, часть национального костюма сербов. .

Были они высокие, стройные, и их серебряные султаны напоминали павлиньи перья.

Женщины стольной Вены стали их сравнивать с венграми.

А поскольку многие из них были из Хорватии, служили в хорватских войсках и походили на хорватов, их звали раицами и кроатами. Теперь, когда Австрия надела на них одинаковую с австрийцами форму, они потонули в море солдат, которых можно было распознать только по номерам, лицам и языку.

И все-таки их еще узнавали по тому, как они ударяли по земле тяжелыми башмаками.

Каждый австрийский офицер знал, когда проходил Првобанский или Другобанский полк, кто марширует и чей шаг звенит на мостовых Вены.

У них отобрали знамена, которые якобы были церковными хоругвями, отняли копья, потому что в Европе они устарели, лишили команд на их языке, потому что немецкий язык стал языком всех австрийских армий. И никому не приходило в голову, что их нежелание служить в пехоте, их стремление уехать в Россию — явный признак того, что великой некогда армии больше не существует. Они, правда, еще раз появились в австрийской армии, словно воскресли, во время наполеоновских войн. И тогда о них говорили как о чуде. Однако это уже не был народ, взявший в руки оружие. А полки наемников и прислужников. Они и тогда прославились своими штыковыми атаками, но они уже не знали, что такое родина.

Среди них были бароны, графы, кавалеры ордена Марии Терезии, австрийские генералы и фельдмаршалы, но их песня замерла. Полки теперь пели не о битвах, а о юбках. Генерал Давидов, один из элегантнейших кавалеристов австрийской армии, приезжал провести лето в своем селе в Банате вместо того, чтобы принимать ванны на императорском курорте Ишле. Но прощаясь с матерью, посылал ей, точно самой Марии Терезии или какой-нибудь принцессе, Кистихайнд! [35] воздушный поцелуй (искаж. нем. Kusshand).

А мать смотрела на него, как на помешанного, полными слез глазами.

Генерал по фамилии Пувала [36] Лентяй (сербскохорв.) . начал глотать буквы своей фамилии и писать: Пуало. Стыдливо.

Единственное достоинство, ими еще сохраняемое, которым они не решались пренебречь из-за стыда перед земляками, было название своего села, родного места, происхождения. Получив австрийское дворянство или баронство, они брали в качестве приставки название родного села и были их благородие «фон Брлог».

Буда, Гран, Темишвар, Липа, Сента — города, битвы под которыми венчали победу всего народа. А спустя сто лет битвы под Кустоцей и Сольферино {39} 39 А спустя сто лет битвы под Кустоцей и Сольферино… — 24 июня 1866 г. во время австро-итальянской войны при селении Кустоца в Ломбардии итальянские войска потерпели поражение от австрийских войск. Имеется в виду битва при Сольферино 24 июля 1859 г., в которой австрийские войска потерпели поражение от итало-французских войск. уже не были битвами народа, там сражались австрийские части, в которые входили сербские солдаты.