Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

В Сомюр мы прибыли в понедельник ранним утром. Замок спал. В коридорах никого не было. Только несколько заспанных слуг вяло убирали с громадных столов остатки вчерашнего пира. Следуя через пустынные залы, я размышлял о судьбе короля и о том, какой путь проделал он с той поры, как я встретил его, одинокого и запуганного, в замке Шинон. Кресло, на котором он сидел за ужином, было опрокинуто. На столах и на полу в страшном беспорядке валялись приборы, салфетки, грязные бокалы и остатки еды. Я представил Карла, засидевшегося за трапезой допоздна, представил, как он смеется, быть может, поет, раздает комплименты женщинам и шутки придворным. Куда подевался тот человек, который на людях едва мог проглотить кусок, боялся себе подобных до такой степени, что общался лишь с горсткой избранных, да и то на почтительном расстоянии? Как сделался он ненасытным любовником, не говоря уже о том, чтобы неистово добиваться удовлетворения всех своих желаний, как уверяли те, кто подвергся его натиску, если прежде ему порой недоставало сил даже на то, чтобы прилюдно произнести какую-нибудь любезность?

И все же я не мог поверить, что темная сторона короля совсем исчезла. Скверные наклонности, которые до сих пор были легко различимы, так как проявлялись в выражении лица и всей его манере поведения, уступили место более приятным качествам, но я был уверен, что, затаившись в нем, они никуда не делись и мне следует быть вдвойне осторожным.

Я вернулся в королевские покои после полудня. Король проснулся. Он был в рабочем кабинете вместе с тремя юными придворными, мне едва знакомыми. Им была поручена организация празднеств и пиров. Окна в кабинете были распахнуты. Слышалось, как ветер шелестит тополиной листвой, как вдалеке перекликаются крестьяне. Комнату заливал свет. Карл сидел, подставив лицо солнечным лучам и чуть прищурив глаза, будто отдаваясь ласковому теплу. Увидев меня, он вскочил:

– Жак, как я рад наконец видеть вас!

На лицах придворных отразилось то же радостное довольство, что было написано на лице короля.

Он велел мне сесть поближе, крикнул, чтобы подали вина. Каждое его движение эхом отражалось в нарочито радостном оживлении присутствующих. Слуги сновали взад-вперед, старательно улыбаясь во весь рот. Общий настрой был веселым, но пыл, с которым каждый старался соответствовать этому веселью, свидетельствовал, что здесь не обходится без принуждения.

Карл призвал меня, чтобы готовить предстоящие праздники. Наиболее важным, хоть до него было еще довольно далеко, была свадьба его потерпевшего поражение соперника – английского короля – с дочерью Рене Анжуйского. Но намечались и другие события. Я подготовил отчет о состоянии резервов Казначейства, чтобы предупредить связанные с этим вопросы. Король, казалось, остался доволен моими ответами. По собственной инициативе я добавил, что готов сделать все возможное и предоставить все необходимые суммы. Карл пожал мне руку со смешком, который подхватили придворные.

Я изобразил искреннюю радость, но остался настороже. Тема предстоящих праздников была исчерпана, Карл жестом приказал молодым людям удалиться. Те со взрывами смеха и шутками повиновались, подталкивая друг друга. Король делал вид, что разделяет их веселье, но как только дверь затворилась, его лицо сделалось угрюмым.

Он подошел к окну и приспустил тяжелую портьеру так, чтобы в комнату больше не попадали прямые лучи солнца. Затем оттащил кресло к стене, в самый темный угол, и знаком велел мне сесть напротив. Внезапное возвращение к нашей прежней манере общения могло бы встревожить меня, но странным образом, напротив, успокоило. При виде давно знакомых привычек короля я с облегчением понял, что вновь ступаю на твердую почву. В то же время я понимал, что мне следует быть вдвойне осмотрительным. Прежде Карл прилюдно демонстрировал худшие свои качества: нерешительность, слабость, завистливость – для того, чтобы скрыть лучшие, такие как энергия и твердость духа, а также то, что, несмотря на все испытания, можно было назвать своеобразным оптимизмом. Если теперь он проявлял живость, величественную важность и обходительность, то, стало быть, скрывал свои худшие свойства, и мне – раз зрители удалились и дверь закрылась – следовало ждать серьезной угрозы.

После долгого молчания он посмотрел на меня снизу вверх и сказал:

– Мне потребуется много денег на ведение войны.

Это вступление заставило меня вздрогнуть. После финансовой реформы, проведенной Советом в последние годы, постоянные доходы поступали в полное распоряжение короля и направлялись на нужды обороны. Одной из его главных побед в борьбе с принцами крови стало то, что отпала необходимость упрашивать принцев присоединиться к очередной военной кампании. При новом порядке средствами располагали и буржуазия, и знать; оба сословия были обложены податями, которые покрывали издержки государя. Если, несмотря на все это, он все же нуждался в деньгах, это означало, что поступлений в казну ему недостаточно. Таким образом, за фразой короля крылось нечто иное, притом таившее опасность.

На самом деле поступления в казну в большой степени зависели от лояльности тех, кто от его имени собирал подати. Так, мне король доверил несколько финансовых сборов, касающихся Лангедокских штатов, и различные налоги, в частности налог на соль. Благодаря представителям моего торгового дома в различных областях мне удалось наладить весьма эффективную систему сбора налогов. Что касается соли, то, по совету Гильома, мы наладили ее доставку и продажу по всей долине Роны. Будучи одновременно тем, кто платит налоги как коммерсант, и тем, кто их собирает от имени короля, я смог извлечь в этой сфере значительные прибыли. Я не крал у короля. Поступления в тех краях, где я собирал для него подати, были великолепными, они намного превышали те суммы, которые король получал здесь прежде от местного нотабля, который присваивал практически все. Но вполне понятно, что после передачи положенных сумм королю, у меня оставались немалые деньги. Я гадал, не следует ли усматривать в замечании короля намек на мое незаконное обогащение. Во всяком случае, если король сочтет, что собираемые суммы недостаточны, он, конечно, потребует увеличить сбор.

Кроме того, он не мог не знать, что прочие мои занятия приносят громадный доход. У меня возникло ясное ощущение, что Карл – то ли сам по себе, то ли под влиянием бесчисленных придворных, завидовавших моему состоянию, – ныне возмущен моим богатством. Его заявление в этом полумраке, недобрый пристальный взгляд, брошенный искоса, внезапный всплеск злобы и зависти, так хорошо мне знакомый, – все это наводило на мысль, что грядут перемены.