Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

Вот, вероятно, почему таким сильным было желание снова увидеть ее, быть рядом с нею, открыть ей сердце. Она вмиг напомнила мне о забытых радостях любви. Это было абсурдно, слишком внезапно. Но ведь после первой же встречи с Масэ я понял, что только так, с первого взгляда, и зарождается настоящая любовь. Впрочем, я отдаю себе отчет, что в таких делах время не добавляет уверенности. Привычка тут ни при чем, любовь возникает вдруг, не объявляя заранее о своем приходе. Те письмена, что чертит в нас чувство, всегда легче разобрать на чистом листе неискушенного сознания.

Как бы то ни было, я влюбился. И в то же время страшился признать это. Агнесса была любовницей короля. А я полностью зависел от этого человека, его ревнивый характер и жестокость были мне хорошо известны. На миг у меня возникло желание сбежать. В конце концов, королевского казначея повсюду ждали дела, а чтобы оправдать отъезд, нетрудно найти подходящий предлог.

День уже был в разгаре, я терзался этими мучениями, когда прибыл посыльный с известием о том, что на следующий день король собирает Совет и рассчитывает на мое присутствие. Путь к отступлению был отрезан. Оставалось лишь смириться.

Таким образом, я остался при дворе и отлучался лишь ненадолго. Это стало началом новой поры в моей жизни. Я разом отстранился от своих дел. Я, все последние годы живший в лихорадочной суете заказов, поставок, сделок, почти сразу же передоверил все Гильому. Теперь это было возможно, так как созданная нами сеть работала. По всей Европе меня представляли более трехсот посредников. Деньги и товары находились в непрерывном обороте, что было особенно заметно в той чувствительной точке, которой являлось Казначейство в Туре. За несколько лет мы сумели превратить французское королевство, воспрянувшее после одержанных побед, в новый центр мира, куда стекались огромные капиталы. Механизм был запущен, оставалось лишь поддерживать его работу. Гильом и еще несколько человек – все выходцы из Берри, связанные со мной достаточно близкими отношениями, – прекрасно с этим справлялись.

Так, впервые избавившись от бремени обязанностей, которые постоянно держали меня в удалении от двора, я окунулся в придворную жизнь.

Этот мир, с которым прежде я лишь слегка соприкасался, стал для меня настоящим открытием. Прежде всего я пришел в восторг от его великолепия. В бесконечном кортеже повозок, тянувшемся за королем в его переездах из города в город, попадались подлинные сокровища. В полной мере я это оценил, когда вскоре после моего возвращения из Италии мы отправились в Тур. Там к нам присоединилась королева. Переговоры о браке короля Англии подходили к концу. Герцог Суффолкский, прибывший подписать окончательный договор, был принят с большой пышностью. В связи с этим празднеством я был нарасхват. Потоки заказов стекались в Казначейство, и многим я отпускал в долг.

В этом не было ничего нового, однако во время церемонии я неожиданно увидел под сводами Плесси-ле-Тур [25] Замок Плесси-ле-Тур, достроенный в XV в., был излюбленной резиденцией Карла Седьмого и Людовика Одиннадцатого. роскошь, приобретенную благодаря мне. Великолепные ткани, кружева, драгоценности, оружие, экипажи, благоухающие специями блюда и вазы, полные экзотических фруктов, – все это было блистательным воплощением невидимой стороны контрактов, залогов, денежных аккредитивов, описей имущества, которые и являлись предметом моих повседневных занятий. Прежде я жил в самом часовом механизме и вдруг, оказавшись лицом к циферблату, подивился слаженному движению стрелок и выверенному бою часов. Я осознал, как иссушено мое сердце годами усердного труда. В погоне за своими грезами я упустил эти годы, их заслонили безликие цифры и мелочная коммерческая деятельность. И вдруг я вновь погрузился в свои грезы, а сами они между тем превратились в реальность.

Я был благодарен Агнессе за то, что она вызвала во мне такие перемены. После первой краткой встречи мы долго не виделись с глазу на глаз. Странно, но такое положение дел меня устраивало. Чувство, которое она заронила, было настолько сильным, что я поначалу впал в панику и хотел куда-нибудь скрыться. Но когда призыв короля вынудил меня остаться, я понял, что пребывать рядом с ней, видеть издали или говорить с ней на людях доставляет мне огромное удовольствие. В какой-то мере этого мне было достаточно. Я боялся, как бы мое влечение к ней не усилилось настолько, что беда будет неизбежна.

Я наблюдал за королем, когда Агнесса находилась рядом. Он никогда не подчеркивал особой привязанности к ней и на людях ни малейшим жестом не выказывал своих чувств. Его страсть напрямую выражалась разве что через ревность. Я приметил, как менялся его взгляд, стоило Агнессе заговорить с кем-нибудь из мужчин. Он тотчас отключался от разговора и с явным беспокойством следил за ней, в его взгляде сквозили боль и злость. Я, конечно же, тщательно избегал вызывать подобные чувства. И был признателен Агнессе за то, что она никогда не ставила меня в столь сложное и опасное положение. Она, с ее сверхчувствительностью, уже давно поняла, сколь осмотрительно ей надо вести себя в присутствии короля. Будь он догадливее, он раскусил бы ее игру: на людях она обычно проявляла благосклонность к тем, кого хотела погубить. Так, Карл Анжуйский, который ввел ее к королю, поскольку исполнял при нем не только официальную должность главы Совета, но и менее благовидную роль сводника и поставщика свежей плоти, был при всех обласкан Агнессой. Он имел слабость этому обрадоваться, не отдавая себе отчета в том, что таким образом она готовит ему опалу. И напротив, Брезе – моего друга Брезе, все такого же отважного, пекущегося о величии королевства, великодушного к своим ближним, – Агнесса высоко ценила, однако всякий раз, встречаясь с ним в присутствии короля, держалась холодно.

Так прошло несколько великолепных, счастливых недель, которые были прерваны событием, суть которого я плохо осознавал. Событие это сблизило меня с Агнессой, хотя с меня вполне было довольно видеть ее, слышать и знать, что она рядом.

Сопровождая короля в его величественных перемещениях от замка к замку, я как-то незаметно для себя стал усердным участником заседаний в Совете. Я, право, впервые полностью разделял жизнь двора и с удивлением отметил, что жизнь эта состоит почти поровну из скуки и веселья – двух состояний, доселе мне мало знакомых. Скука царила в замке долгими часами. Жизнь приучила меня просыпаться рано, и я обнаружил, как все безмолвно и недвижно поутру в замке, пока все спят в своих апартаментах. Это время было отдано лакеям и горничным, а те хранили тишину, чтобы не нарушать свободу, которую она им обеспечивала. Томительной была и вторая половина дня – то из-за дождей, которые приносили мрак и уныние, то из-за того, что солнце и теплый томительный воздух в разгар лета внушали размягченному сознанию желание вздремнуть после дневной трапезы или пошептаться о чем-нибудь. Но к вечеру все пробуждалось, и в замке воцарялся праздник. Сияние канделябров, упоительный запах благовоний, игра красок, нарумяненные лица – все способствовало тому воодушевлению, которое начинало проявляться перед ужином, а угасало поздней ночью.