Бэла Прилежаева-Барская - В Древнем Киеве

Шли тайными тропами, путаными дорогами, старались обойти врагов, которые, притаившись, поджидали русских то в густой траве, то в перелесках, то у изгибов реки.

Только завидит половчин воина, возвращающегося с Альты, как выскочит с гиком и посвистом из своей засады, набросит ему на шею аркан и потащит за собой полоняника. В помощь дикому хищнику мгновенно появляется орда его родичей, и тут уж русским людям, бредущим небольшими группами, а иногда и в одиночку, никак невозможно отбить товарища.

Жданко и еще один молодой воин поддерживали Миронега, помогая ему идти. Как и остальные воины, уцелевшие на Альте, они возвращались в Киев.

Миронег ослабел от раны, он двигался с трудом, говорил хриплым голосом. Ему казалось, что стрела все еще торчит у него в плече. А пуще боли мучила Миронега мысль: «Что с Глебкой?» Последнее воспоминание: как его приемный сын сцепился с половчином. Жив ли он, одолел ли половца или мертвый лежит на берегу Альты?

Жданко упрямо твердил: «Глебко жив, жив Глебушко! Он догонит нас, а если нет, я провожу тебя и вернусь».

— Что же ты будешь здесь делать один?

Ждан не отвечал, а, напрягаясь из последних сил, тащил ослабевшего Миронега.

— А где мой родной батя? Что с ним?

— Не видел я его; он должен быть с Онцифором…

— Не даст Онцифор погибнуть твоему отцу, — утешал Миронег Ждана.

Миронег со Жданом медленно подвигались вперед, стараясь держаться поближе к берегу.

Вдруг Миронег заметил что-то у реки, поглядел, прищурившись, и сказал:

— Куда же подевались наши ладьи?! Неужто проклятые уничтожили все до единой? А вон погляди, Жданко, у тебя глаза зорче моих. Ты ничего не видишь там, на песке, у ветлы?

Ждан подошел поближе к воде. Действительно, на берегу лежал опрокинутый челн, днищем вверх, около него валялись весла. Ждан перевернул челн и радостно воскликнул, что и уключины целы.

— Ну, вот теперь мы сможем поскорее вернуться в Киев!

Но только все подошли к лодке и стали усаживаться в нее, как услыхали какой-то подозрительный шорох и чей-то приглушенный голос. Кто там? Неужели подкрались хищники?! И в тот миг, когда спасение так близко, их захватят поганые — и все погибло!

Ждан бережно усадил Миронега у невысокой сосенки, а сам остановился в мучительном ожидании. Из-за ствола кривой сосенки показался кто-то. Ждан в испуге схватился за ветку склонившейся в реку ивы. Ветка зашуршала и выскользнула из Жданкиных рук, обдав его брызгами воды.

— Тьфу! Что за чудище?! — Миронег сплюнул. Из гущи деревьев вышел человек с двумя головами.

— Не пугайтесь, братья! Это мы…

В это мгновение они увидели Офрема, а на плечах у него сидел ученик его, Мичько.

— Что ты, Офремушка, своего унота [22] Унот — ученик, подмастерье. ровно малютку какого носишь?

— Проклятый половчин зарубил ему саблей ногу — вот он теперь и ходить не может! Да он стал, что перышко, легкий!

И действительно, Мичько был так худ, бледен и ростом даже будто поуменьшился. На вид ему можно было дать не больше десяти лет.

Кое-как все уселись в челн. Мичька уложили на дно и накрыли конской попоной, почему-то валявшейся на берегу. Офрем со Жданом сели на весла, взмахнули и поплыли. А когда выплыли в Днепр, вздохнули с облегчением. Теперь степняки не были им страшны.

Разговоры затихли. Путники ослабели, устали. У Офрема были с собой сухари. Он их отдал Мичьке. Тот, насупив свои белесые брови, молча грыз их.

Трудно было плыть вверх по течению. Обессиленные гребцы часто складывали весла. Челн относило в сторону. Тогда Ждан и Офрем снова делали усилие и снова принимались грести.

Раненые долго плыли по Днепру.

Хоть тяжко и медленно, но челн все же подвигался вперед. Наконец, на одиннадцатый день к вечеру пристали они к киевскому берегу. Было уже темно. С большой торговой площади несся глухой шум, точно рокотали волны разбушевавшегося Днепра.

Ждана занимала теперь одна забота — как доставить Миронега в его дом; идти пешком он был не в состоянии, да и ослабел.

— Чем тебя подкрепить? Хоть бы добыть кусок хлеба!

— Что ты, малый! У меня ведь мошна-то пуста — и резаны не найдешь!

Шедший впереди них какой-то человек обернулся на эти слова и, узнав в путниках воинов, поглядел на них ласково и внимательно и сказал:

— Пойдем ко мне, я тут рядом живу, на Подоле. У моей хозяйки найдется, чем накормить и напоить вас, родимые!

Но Миронегу хотелось поскорее повидать Олюньку, названную свою доченьку, и он торопился домой.

Офрем так же, как и Миронег, хотел скорее добраться до дому. Но как быть с Мичькой? Идти он своими ногами не может; нести его опять на руках? Это старому Офрему не под силу. Жданко сказал:

— Пойду поищу колу: у торговища всегда стоят повозки..

Ждан привел двух возниц с колами; на одну колу вдвоем с Офремом они уложили больного Мичьку, и лошадь с повозкой поплелась в гору к Офремову дому.

На вторую повозку Ждан сел вместе с Миронегом, и они отправились к Софийским воротам. Тоской и болью сжималось сердце Ждана при мысли, что он скажет Олюшке, когда она его спросит: «А где же брат мой, Глебушко?»

Миронег молчал всю дорогу; от этого еще больше тоска охватывала Ждана. Он всей душой рвался на торговую площадь, откуда неслись возбужденные голоса и где он надеялся встретить Онцифора и узнать, что с его отцом, Петрилой.

Но он обязан был доставить Миронега в его дом, передать его на попечение Олюшке и тем исполнить просьбу Глеба.

Когда Олюшка выскочила из дома, чтоб встретить родных, и узнала, что брат ее Глебушко не вернулся с поля битвы, она бросилась к отцу и тут же, закрыв лицо руками, заплакала тоненьким детским голоском. От этого плача беспомощная мучительная боль охватила сердце Жданка: и жалость к осиротевшей Олюшке и усилившийся страх за Глеба.

Что с ним случилось? Неужели погиб его дружок! Нет, быть того не должно, быть того не может! — утешал сам себя Ждан. Он рвался на торговую площадь, где шло вече. Туда должны были прибыть бежавшие с Альты воины. Там, верил он, находится Онцифор.

Когда Ждан прибежал на торговище, он не узнал знакомого места. Неужели это та самая площадь, на которой по пятницам стоят лари и прилавки, где между рядами ларей толпятся люди, снуют разносчики с лотками и жбанами на плечах, где бойкие мальчишки шныряют в толпе и навязывают покупателям разную мелочь?

Нет, ничто сейчас на площади не напоминает мирного торговища. Теперь все здесь необычно. Горят смоляные факелы. Ветер раздувает их темно-желтое пламя. Смола потрескивает, роняя на землю жирные огненные капли. Люди вокруг шумят, волнуются. В общем гуле Жданко не может разобрать, чего хочет толпа. Дрожащее пламя факелов освещает внезапно возникающие перед глазами Ждана то обросшее волосами лицо какого-то старика, то мускулистую руку, потрясающую рогатиной, то горящие воодушевлением юные глаза.