Форд Форд - Конец парада. Том 1. Каждому свое

— О Кристофер! — вскричала Сильвия. — Ты читал эту энциклопедию? Какая жалость. Ты ведь так ее презирал.

— Именно это я и подразумеваю под «победой над гордостью», — сказал Титженс. — Разумеется, сейчас я запоминаю услышанное или прочитанное… Но я не добрался и до буквы «М» — вот почему меня так обеспокоил Меттерних. Я стараюсь сам запоминать информацию, но у меня далеко не всегда получается. Такое ощущение, словно мою память стерли начисто. Но порой одно имя напоминает о другом. Ты, наверное, заметила: когда я услышал о Меттернихе, мне сразу вспомнились Каслри и Веллингтон… и даже еще кое-кто… И именно это мне и предъявят в Отделе статистики, когда будут меня увольнять. Истинным предлогом послужит то, что я служил. Но мне они скажут, что дело в том, что мои знания ограничиваются энциклопедией, точнее сказать, примерно двумя ее третями… А может, истинным поводом станет то, что я не буду подделывать статистику, дабы обмануть французов. Они просили меня об этом — хотели дать мне такое отпускное задание. Видела бы ты их лица, когда я отказался.

— Ты правда потерял на войне двух братьев? — спросила Сильвия.

— Да, — ответил Титженс. — Одного мы называли Кудряшом, а второго — Долговязым. Ты их никогда не видела, потому что они уехали в Индию. И держались в тени…

— Двое! — воскликнула Сильвия. — А я писала твоему отцу лишь об одном, по имени Эдвард. И о твоей сестре Каролине… В одном письме.

— Кэрри тоже держалась в тени, — проговорил Титженс. — Занималась благотворительностью… Но я помню, что она тебе не нравилась. Сразу было видно, что ей суждено быть старой девой…

— Кристофер! — сказала вдруг Сильвия. — Ты считаешь, что твоя мать умерла от горя, когда я уехала?

— Господи, нет, — ответил Титженс. — Я так не считал и не считаю. Я знаю, что это не так.

— Значит, она умерла от горя, когда я вернулась… — заключила Сильвия. — И не стоит это отрицать. Я помню твое лицо в ту минуту, когда ты открывал телеграмму в Лобшайде. Мисс Уонноп переслала ее туда из Рая. Я помню почтовый штемпель. По-моему, у нее жизненное предназначение было такое — приносить мне горе. В тот момент, когда ты прочел телеграмму, я видела по твоему лицу: ты думаешь о том, что обязан утаить от меня тот факт, что считаешь — она умерла из-за меня. Я видела по твоему лицу, что ты обдумываешь: а возможно ли скрыть от меня ее смерть? Но ты, конечно, не мог этого сделать, потому что помнил, что мы собираемся в Висбаден и что нам подобало теперь носить траур. И ты повез меня в Россию, чтобы не везти на похороны.

— В Россию, — повторил Титженс. — Теперь припоминаю… я тогда получил приказ от сэра Роберта Инглби — он велел мне помочь генеральному консулу Англии в подготовке статистических данных для властей в Киеве… В те дни это был самый многообещающий по части промышленности регион в мире. Сейчас — уже нет, естественно. Я и пенни от вложенных денег вернуть не смогу. Мне казалось в те дни, что я поступаю правильно… И конечно же деньги были мамиными. Я вспоминаю… Да, конечно…

— Не потому ли ты не повез меня на похороны мамы, что тебе казалось, будто мое присутствие оскорбит ее тело? А может, потому что боялся, что в присутствии маминого тела не сможешь скрыть от меня, что считаешь, будто это я ее убила?.. Не отрицай. И не отговаривайся тем, что якобы не помнишь то время. Ты все помнишь — помнишь, что я убила твою мать, что мисс Уонноп переслала телеграмму, — почему ты не винишь ее в том, что она прислала эту новость?.. Или, боже правый, почему не призываешь на себя Божий гнев, почему не винишь себя в том, что, пока твоя мать умирала, ты ворковал с этой девчонкой? В Рае! Пока я была в Лобшайде…

Титженс промакнул бровь носовым платком.

— Что ж, оставим это, — проговорили Сильвия. — Видит Бог, я не имею права вставлять палки в колеса этой девчонке или тебе. Если вы любите друг друга, у вас есть право на счастье, и, осмелюсь сказать, с ней ты и впрямь кажешься счастливым. Я не могу с тобой развестись, ведь я католичка, но я не стану усложнять вам жизнь; а уж такие благоразумные люди, как вы, придумают, что делать. Думаю, ты всему необходимому уже научился от Макмастера и его любовницы… Но, Кристофер Титженс, неужели ты никогда не задумывался о том, насколько грязно меня использовал?!

Титженс взглянул на нее с вниманием и мучительной тоской.

— Если бы ты, — с осуждением продолжала Сильвия, — хоть раз в жизни сказал бы мне: «Шлюха! Дрянь! Ты убила мою мать! Гореть тебе за это в аду!» Если бы ты хоть раз сказал нечто подобное… о ребенке… О Пероуне!.. Мы бы сблизились…

— Ты, безусловно, права, — отозвался Титженс.

— Я знаю, — продолжила она, — это выше твоих сил… Но когда ты в приступе этой вашей фамильной гордости — при том что ты — самый младший сын! — говоришь себе, что… О, боже!.. Даже если тебя застрелят в окопе, ты все равно скажешь… Что никогда не пойдешь на бесчестный поступок… Я верю, что у тебя, единственного на всей планете, есть полное право на эти слова.

— Ты веришь в это! — воскликнул Титженс.

— Как и в то, что однажды предстану перед Спасителем, — отозвалась Сильвия. — Я в это верю… Но, ради бога, скажи, как рядом с тобой вообще может жить женщина… Которую постоянно прощают? Даже не так, скорее не замечают!.. Это благородство тебя угробит. Но боже, признай же… собственные ошибки в суждениях. Ты же знаешь, что бывает с лошадью, если она проскачет много миль со слишком сильно натянутой уздечкой… Уздечка разрежет бедняжке язык пополам… Ты же помнишь конюха, который служил у твоего отца и лично разгонял охотников верхом, и помнишь, в каком состоянии потом была лошадь?.. Ты ведь отстегал его плетью за это, а после, по твоим же рассказам, чуть ли не плакал всякий раз, когда вспоминал израненный рот лошади… Так вот! Вспоминай его почаще! Ты вот уже семь лет точно так же скачешь на мне…

Она замолчала, а потом продолжила:

— Кристофер Титженс, разве ты не знаешь, что есть только один мужчина, от которого женщина способна услышать: «И Я не осуждаю тебя» [45] Ин., 8:11. — и не возненавидеть его сильнее, чем самого дьявола!

Титженс так выразительно на нее посмотрел, что она взглянула на него в ответ.

— Позволь мне спросить, — начал он, — когда же я бросал в тебя камни? Я никогда не осуждал твоих действий.

Руки Сильвии удрученно повисли.

— О, Кристофер, — сказала она, — не нужно продолжать этот спектакль. Не исключено, что больше у нас не будет возможности поговорить. Сегодня ты переспишь с этой твоей девчонкой, а завтра отправишься на фронт, где тебя могут убить. Давай в следующие десять минут будем честными. Удели мне немного внимания. Младшая Уонноп от этого не обеднеет — ей ты достанешься весь…