Форд Форд - Конец парада. Том 1. Каждому свое

Она видела, что он обратил на нее все свое внимание.

— Как и ты, я верю, что однажды предстану перед Спасителем, но не меньше я верю и в то, что ты добродетельная женщина. И никогда не предавалась распутству.

Она откинулась на спинку кресла.

— Тогда ты и в самом деле негодяй; я всегда притворялась, что верю в это, хоть и не верила.

— Нет… — проговорил Титженс. — Позволь, я попытаюсь объяснить, как я это вижу.

— Нет! — воскликнула она. — Я — порочная женщина. Я разорила тебя. И я не стану слушать твои возражения.

— Может, и разорила, — сказал Титженс. — Только мне нет до этого дела. Мне все равно.

Сильвия застонала.

— Да, мне это безразлично, — твердо повторил Титженс. — И я ничего не могу с этим поделать. Таковы условия жизни порядочных людей — и таковыми они должны быть. Когда начнется новая война, надеюсь, воевать мы будем именно в таких условиях. Давай же, ради бога, будем говорить о достойных противниках. Всегда. Нам приходится разорять Францию, иначе миллионы наших сограждан погибнут от голода, а им приходится сопротивляться нам, иначе мы попросту сотрем их с лица земли… Так же и мы с тобой…

— Ты хочешь сказать, что не считал меня порочной, когда я… когда я обвела тебя вокруг пальца, как это называет мама?..

— Нет! — громко воскликнул Титженс. — Тебя саму обманул какой-то негодяй. Я всегда считал, что женщина, обиженная мужчиной, вправе — и даже обязана ради собственного ребенка — обидеть другого мужчину в отместку. Начинается противостояние женского и мужского. И я оказался этим мужчиной — такова была Божья воля. Но ты не превысила своих прав. Я никогда не откажусь от этих слов. Ни за что!

— А другие! И Пероун… — проговорила Сильвия. — Я знаю, что ты готов оправдать каждого, кто действует смело и открыто… Но ведь это погубило твою мать. Осуждаешь ли ты меня за то, что я ее убила? Считаешь ли ты, что я испортила ребенка?..

— Нет… Я хочу поговорить с тобой об этом, — сказал Титженс.

— Не считаешь!.. — воскликнула Сильвия.

— Ты же знаешь, что не считаю, — спокойно сказал он. — Пока я был с ним и воспитывал его честным англиканцем, я боролся с твоим влиянием на него. Я благодарен тебе за то, что ты поделилась со мной своими опасениями о моем разорении и смерти. Это правда. Я не смог бы собрать до завтра и сотни фунтов. А посему я определенно не тот человек, который способен в одиночку поставить на ноги наследника Гроби.

— Все мои деньги — до последнего пенни — в твоем распоряжении, — начала было Сильвия, но тут в комнату вошла горничная, Телефонная Станция; она решительно приблизилась к хозяину и протянула чью-то визитку.

— Попросите его подождать пять минут, — велел Титженс.

— Кто это? — спросила Сильвия.

— Один господин, — ответил Титженс. — Дай мне договорить. Я никогда не считал, что ты испортила ребенка. Ты учила его лгать во спасение. На вполне понятных папистских основаниях. Ничего не имею против папистов и против их лжи во спасение. Однажды ты велела ему подсунуть лягушку в ванную к Марчент. Я ничего не имею против того, чтобы мальчик подсовывал своей няне лягушек. Но Марчент — пожилая женщина, а наследник Гроби должен уважать всех пожилых дам, а уж старожил Гроби особенно… Ты, возможно, и не думала о том, что мальчик будет наследником Гроби…

— Если… если твой второй брат убит… А как же твой старший брат?.. — спросила Сильвия.

— У брата есть любовница-француженка, она живет рядом с Юстонским вокзалом. Они проводят вместе те дни, когда нет скачек, и так уже больше пятнадцати лет. Но она не соглашается выйти за него, а возраст у нее уже не детородный. Так что иных претендентов нет…

— То есть ты разрешаешь воспитать ребенка католиком? — уточнила Сильвия.

— Римским католиком… Научи его, пожалуйста, использовать в разговорах со мной именно это название, если мы еще когда-нибудь с ним увидимся…

— О, слава Богу за то, что Он смягчил твое сердце. Теперь беда отойдет от нашего дома.

Титженс покачал головой:

— Не думаю. Разве что от тебя. Очень может быть, что и от Гроби. Возможно, пришло время, когда поместьем снова должен управлять папист. Ты читала, что писал историк Спелден об «осквернении» Гроби?

— Да! — воскликнула Сильвия. — Самый первый Титженс, который пришел вместе с Вильгельмом Оранским, чудовищно обошелся с местными жителями-католиками…

— Таковы они, суровые голландские нравы, — проговорил Титженс. — Но давай-ка продолжим. Время еще есть, но его не слишком много… Мне нужно увидеться с тем господином.

— Так кто он? — спросила Сильвия.

Титженс собирался с мыслями.

— Моя дорогая, — начал он. — Можно тебя так назвать? Все же мы уже довольно давно враждуем, а речь идет о будущем нашего ребенка.

— Ты сказал, «нашего ребенка», а не просто «ребенка»…

— Прости меня за то, что поднимаю эту тему, — очень обеспокоенно проговорил Титженс. — Наверное, тебе больше нравится думать, что он — сын Дрейка. Это невозможно. Это было бы против самой природы… Я так обеднел, потому что… прости меня… Я потратил очень много денег на то, чтобы отслеживать ваши с Дрейком перемещения перед нашей свадьбой. И если тебе станет легче от новости о том…

— Станет, — сказала Сильвия. — Мне… Мне было ужасно неловко обсуждать этот вопрос со знающими людьми и даже с мамой… Мы, женщины, такие невежественные…

— Понимаю, — сказал Титженс. — Вероятно, даже от мыслей об этом становилось неловко. — Тут он замолчал, задумавшись, но вскоре продолжил: — Но это все не важно. Ребенок, рожденный в официальном браке, по закону принадлежит отцу, и если мужчина, считающий себя джентльменом, становится отцом, он обязан достойно принять последствия: супруга и дитя должны стать для него превыше всего остального, даже если ребенок чужой. Дети, рожденные и в худших условиях, чем наши, становились членами благородных семейств. А я полюбил малютку всем сердцем и душой в ту же минуту, когда его увидел. Может, в этом все дело, а может, я чересчур сентиментален… Так вот, пока я был здоров, я боролся с твоим влиянием, ибо оно было католическим. Но теперь я болен, и то проклятие, которому я подвергся, может перейти и на него.

Он замолчал, а потом добавил:

— «И должен я скрыться в лесу, изгой, одинокий странник!»… Самое главное — защити его от проклятия…

— О Кристофер, — проговорила Сильвия. — Это правда — я никогда не желала ребенку зла. И никогда не пожелаю. И Марчент будет при нем до конца своих дней. Ты только прикажи ей не препятствовать тому, чтобы он воспитывался католиком, и она не станет…

— Хорошо, — проговорил Титженс устало, но примирительно. — А ты попроси отца… Отца… Священника, который жил с нами две недели до рождения мальчика, чтобы тот его учил. Это лучший человек из всех, что я встречал, и один из умнейших. Мне будет спокойнее от мысли о том, что ребенок в его надежных руках…