Форд Форд - Конец парада. Том 1. Каждому свое

Он вошел в столовую Титженса следом за прислугой, с распечатанным письмом в руках; шел он неестественной походкой, ибо был весьма обеспокоен. Он заметил, что Сильвия плакала — она все еще вытирала слезы с лица. Он оглядел комнату, чтобы понять, что могло вызвать у нее слезы. Титженс сидел за обеденным столом; Сильвия поднялась с кресла, стоявшего у камина.

— Мне нужна минута вашего внимания, Титженс, я хотел бы обсудить с вами одно дело, — сказал лорд Порт Скато.

— У меня есть десять минут… — сказал Титженс.

— Полагаю, миссис Титженс лучше… — Он указал письмом на миссис Титженс.

— Нет! Миссис Титженс останется здесь, — заявил Титженс. И тут же пожалел о том, что его голос, вероятно, прозвучал недружелюбно. — Присядьте, — добавил он.

— Не хотелось бы задерживаться ни на минуту, — сказал лорд Порт Скато. — Но в самом деле… — Он вновь повторил жест письмом, но на этот раз жест получился не таким широким.

— У меня нет никаких секретов от миссис Титженс, — сказал Титженс. — Ровным счетом никаких.

— Ну разумеется… — проговорил лорд. — Но…

— А у миссис Титженс нет секретов от меня. Ровным счетом никаких, — продолжил Титженс.

— При этом не стоит думать, что я рассказываю мужу об интрижках моей горничной или о том, сколько сегодня стоит рыба, — проговорила Сильвия.

— Лучше присядьте, — велел Титженс, а потом примирительно добавил: — По правде сказать, я уже разъяснил Сильвии, как обстоят дела, с тем, чтобы передать ей командование. — Одним из неприятных проявлений его интеллектуальной неполноценности было то, что на память ему приходили лишь военные термины, даже когда нужно было вспомнить совершенно другое. Он почувствовал сильное раздражение. Появление лорда Порт Скато вызвало у него ту легкую тошноту, которую всегда ощущаешь, когда общаешься с человеком гражданским, который не имеет никакого представления о твоих мыслях, словах и заботах. Однако он завершил свою мысль, сохраняя внешнюю невозмутимость:

— И давайте-ка сразу к делу. Я ведь скоро ухожу.

— Да-да, я не задержу вас надолго. У людей столько дел, несмотря на войну… — Он смущенно бегал глазами по комнате.

Титженс заметил, что его взгляд остановился на масляных пятнах, которые оставил на его воротнике салат, выплеснутый Сильвией из тарелки, и на листе салата, висящем у него на погоне. Кристофер подумал о том, что нужно обязательно переодеться перед походом в министерство. Лишь бы не забыть.

Пятна настолько озадачили Порт Скато, что он с головой ушел в размышления о том, как они могли там появиться… Мысли медленно зашевелились под его квадратным, блестящим, смуглым лбом. Титженсу очень хотелось ему помочь. Ему хотелось спросить: «Вы ведь пришли из-за письма Сильвии, которое держите в руке, так?» Но… лорд Порт Скато вошел в комнату столь чопорно, той самой причудливой, жеманной походкой, какая бывает у англичан в обстановке формальной и неуютной, когда они, напрягшись, подбираются и отчасти начинают напоминать собак, случайно пересекшихся на улице… Учитывая все это, Титженс не мог называть свою супругу просто «Сильвией». Но если бы он еще раз назвал ее «миссис Титженс», формальность и неуютность обстановки усилились бы еще больше, что вовсе не пошло бы на пользу лорду Порт Скато…

— Вы, видимо, недопоняли, — внезапно сказала Сильвия. — Мой муж уходит на фронт. Завтра утром. Во второй раз.

Лорд Порт Скато резко опустился на стул у стола. Его свежее лицо и карие глаза тут же приняли выражение сильной тревоги, и он воскликнул:

— Как же так, мой дорогой друг! Вы! Боже правый! — А после обратился к Сильвии: — Прошу прощения! — И потом, дабы привести мысли в порядок, повторил, обращаясь к Титженсу: — Вы! Уходите завтра!

Когда он наконец осмыслил эту новость, его лицо внезапно просияло. Он бросил быстрый, юркий взгляд на Сильвию, а потом ненадолго задержался взглядом на мундире Титженса, запачканном маслом. Титженс видел, что лорд не без облегчения делает вывод о том, что уход супруга объясняет и слезы Сильвии, и масло на мундире. Лорд Порт Скато, вероятно, считал, что офицеры уходят на войну в старой одежде…

Но когда мучившие его вопросы были разрешены, лорда пронзило еще более болезненное осознание. Он понял, что стал невольным свидетелем бурных семейных проводов. За всю войну лорд Порт Скато никогда не видел, как расстаются супруги. Он боялся этого зрелища, как чумы, ведь его собственный племянник и все племянники его супруги оставались в банке. Что было вполне обоснованно, поскольку благородная семья Браунли принадлежала не к правящему классу, представители которого просто обязаны были отправиться на войну, а к классу чиновников, которому позволено было остаться. Вот почему расставаний лорд прежде не видел.

Он моментально продемонстрировал свое смущение, ибо начал с воспевания героизма Титженса, а потом, прервавшись на полуслове, быстро вскочил со своего стула и воскликнул:

— Учитывая сложившуюся ситуацию… Я пришел к вам по пустяковому делу… Само собой, я не знал…

— Право слово, не надо уходить, — проговорил Титженс. — То дело, по которому вы пришли, я, разумеется, о нем знаю, лучше уладить.

Порт Скато снова сел, медленно распахнув рот, смуглая кожа слегка побелела. Наконец он сказал:

— Так вы знаете, почему я здесь? Что ж…

Его бесхитростный и добрый ум, судя по всему, с неохотой заработал, крупная фигура обмякла. Он придвинул письмо, лежавшее перед ним на скатерти, Титженсу. Тоном человека, молящего о пощаде, Порт Скато проговорил:

— Но вы никак не можете… знать… Об этом письме…

Титженс оставил письмо лежать на скатерти и стал читать слова, выведенные крупным почерком на серо-голубой бумаге.

— «Супруга Кристофера Титженса хотела бы засвидетельствовать свое уважение лорду Порт Скато и всем достопочтенным членам городского суда…» — Он невольно подумал, где только Сильвия понабралась таких выражений — они казались ему невероятно неуместными. Затем проговорил: — Я же вам уже сказал, что мне известно об этом письме. И, как я уже говорил, я знаю — и одобряю! — все действия миссис Титженс… — Строгий и пугающий взгляд голубых глаз Титженса будто говорил лорду Порт Скато: «Думайте что хотите, черт с вами!»

Порт Скато мягко смотрел на Титженса своими карими глазами, но вдруг во взгляде его промелькнула сильнейшая боль.

— Боже правый! Тогда… — вскричал он.

И вновь посмотрел на Титженса. Его ум, который привык отвлекаться от насущных проблем, погружаясь в дела Низкой церкви, реформы брачного законодательства и в популяризацию спорта, сделался вместилищем безграничной боли, когда он задумался о непростых обстоятельствах, что бывают в жизни. Его глаза будто молили: «Ради бога, только не говорите мне, что миссис Дюшемен, любовница вашего самого близкого друга, это и ваша любовница, и что всеми этими поступками вы пытаетесь выместить на них свою злобу».