Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

Людвига поразила его страстная речь. В сумрачном свете месяца и в отблесках фонарей лицо Нефе было очень бледным. Глаза его горели. Голос прерывался от волнения.

— Я знаю, что говорю, мальчик. Жалею, что пришел к этой мудрости так поздно! Начищенный сапог с золотой шпорой награждал меня пинком не раз. Конечно, бывает, что и среди знати встретишь душу мудрую и добрую. К таким относись по-дружески. Но с остальными власть имущими держись гордо! За всех нас, поверженных на дно, изнуренных, полуголодных. Докажи им, что ты выше их. Жизнь двигают вперед только труженики и мудрецы, а не те, которые всего и умеют, что размахивать бичом.

— Маэстро, не знаю, сумею ли я… — запинался Людвиг, глядя в землю.

— Не сумеешь? — закричал Нефе. — Что это за слово такое? Я приказал тебе забыть его! Ты сумеешь! Ты должен стать величайшим музыкантом из всех, которые когда-нибудь жили на земле! Такова цель.

Мальчик дрожал от волнения. Он понимал, что в эту летнюю ночь в уличном сумраке происходит что-то важное. Рука его учителя твердо начертала линию его жизни. Он принял наказ учителя, не зная, как сумеет осуществить его.

С улицы доносилось пение, потом послышался крик. Несколько мужских голосов слились в перебранке. Это было около полуночи, в тихой курфюрстовой столице.

До отдаленной Рейнской улицы этот шум доносился глухо. Пустынные улицы примолкли, прислушиваясь.

Людвиг сидел на подоконнике открытого окна и смотрел гуда, где днем виднелись рейнские волны. Он думал о будущем. В такие минуты он ничего не слышал, не замечал. Вывести из этого состояния его мог разве лишь толчок в спину. Сейчас его голова была полна забот.

За последние недели в Бонне происходили крутые перемены. Четырнадцатилетнему музыканту, часто теперь помогавшему в театре, казалось, что внезапно сменилась декорация, чтобы разыграть новый спектакль. Но каков он будет?

В апреле умер старый курфюрст Максимилиан Фридрих, и на архиепископский престол в Бонне сразу воссел Максимилиан Франц, сын императрицы Марии Терезии, самый младший из братьев правящего императора Иосифа Второго. Четыре года дожидался Максимилиан Франц архиепископского посоха и курфюрстовского скипетра.

Для человечества смена боннского правителя не имела никакого значения, но для семей придворных музыкантов она значила очень много. Правда, Нефе по поводу смены архиепископа только усмехался: один Макс, другой Макс — какая разница! От нового Макса бедняки все равно ничего не получат!

Однако оказалось, что могут не только ничего не получить, но еще и потерять. Покойный архиепископ не оставил по себе много печальников, зато оставил полным-полно долгов. Старый дворец он отделал с невиданной роскошью, построил театр, пиры во дворце сменялись охотой, охота празднествами. Денег всегда не хватало. Когда они иссякали, он занимал. Посему новый князь унаследовал пустую казну и долги. Придется экономить… до тех пор, пока крестьяне не выплатят господские долги. Курфюрст еще молод, ему всего лишь тридцать с небольшим, любит кутить, экономить на собственных потребностях не будет. На чем же тогда?

Княжеская экономия таит в себе угрозу театру. Он прекратит свое существование. Актеры уже подыскивают себе новую службу. Кто получше, уже разъехались по городам Германии.

Что же будет с музыкантами? Знаменитый итальянский капельмейстер Луккези уже уехал из города. Крысы покидают тонущий корабль! Из княжеского оркестра будут уволены лишние. Людвиг знал, что его отец один из самых ненужных. Ему сорок лет, и он теряет голос. Растрачивает его в кабачке, расплачиваясь пением за возможность выпить. Если отец потеряет службу у князя, на что будет существовать семья? «Если бы прежний курфюрст не умер, я по-прежнему приносил бы маме каждый месяц хотя бы по десяти дукатов», — думал мальчик, глядя в темноту. Уже два года, как Людвиг состоит в штате княжеского оркестра. Только в списке стоит неприятная пометка: «Без жалованья». Он так надеялся, что ему начнут платить, хотя бы немного! Но теперь на что надеяться, если новый властитель так прижимист?

Если бы ему платили хотя бы сто марок в год! Тогда мама не была бы такой печальной. Ведь она нередко ложится спать голодной, поделив ужин между младшими. А у них желудки бездонные. Как она похудела и как бледна… Неужели отец этого не замечает? Но как только мысли мальчика обратились к отцу, шум на улице сразу привлек его внимание. Уж не отца ли это голос раздается громче всех? Он выглянул из окна. Прислушался. Там гулко раздавалось несколько грубых голосов, и среди них один звенел, как комариный писк. Это отец! Хмельной, он заблудился и не может найти свой дом. Людвиг быстро спрыгнул с подоконника. Расставив руки, он крался по квартире, стараясь не споткнуться. Только бы не разбудить маму… Добрался до комнатушки, где спали младшие братья.

— Каспар, проснись, Каспар! — тряс он спящего ребенка, но десятилетний паренек спал самозабвенно. Он что-то бормотал, руками отталкивая брата, и никак не просыпался.

Старший брат долго тряс его за плечо, и тот наконец отозвался плаксиво:

— Что тебе?

— Папа на улице! Пойдем за ним. — Людвиг не говорит, что отец пьян. Ему стыдно перед братом, стыдно перед окружающей их тьмой. — Не надевай чулки, быстрее, быстрее! — шепотом подгонял Людвиг брата. Довести отца до дому, раздеть и уложить на старой софе в кухне — это одна задача. Другая, более трудная, — не разбудить мать. Поэтому Людвиг берет с собой помощника.

Выбежали на улицу. Каспар дрожал:

— Брр, холодно!

Но темная июньская ночь тепла. Каспар дрожит спросонья и от волнения.

…И снова мальчик не смыкает глаз, хотя отца он уложил и благодарно погладил по голове брата. Людвиг сидел на краю постели, глядя в темноту широко открытыми глазами. Волнение улеглось, он успокоился. Стражник, конечно, заявит жалобу. И будет плохо. Отец бранился, сын вырывал его из рук блюстителей порядка. Музыканты достойнейшего архиепископа не смеют так вести себя. А новый курфюрст, конечно, будет печься о чести своего двора пуще прежнего. Ночной скандал, оскорбление стражи — почему он должен терпеть этого безголосого тенора? Иоганн Бетховен, ты сам выкопал себе могилу! И твой сын, органист без жалованья, пусть убирается с тобой. Что можно ожидать от него в будущем, если он в четырнадцать лет разбойничает вместе со своим родителем?

Когда он забылся тяжелым сном, всё те же мысли мучали его сознание: что будет дальше? Что же будет? Отец не найдет в Бонне другой службы. Все знают его жалкую слабость. Переехать куда-нибудь, как другие артисты и музыканты? Но для этого нужны деньги. А Бетховенам никто не одолжит ни гроша.