Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

Юный Бетховен снял шляпу и тихо читал молитву. Нефе был протестантом, но и у него при звоне колоколов в католических храмах выражение лица смягчилось. Ему бы несдобровать, если бы кто-нибудь увидел его в этот момент в головном уборе! И без того у него было много врагов, возмущенных тем, что архиепископ держит у себя на службе приезжего иноверца.

Когда смолк тягучий перезвон, Людвиг быстро надел шляпу.

— Ну, теперь, маэстро, пожалуйста…

Нефе в замешательстве потер лоб:

— Говорить об этом нужно спокойно и не торопясь, а нам пора идти, мальчик. У меня урок в доме французского посла. А тебе нужно играть. Возможно, вечером…

— Значит, вы придете к нам? — Глаза Людвига засветились радостью.

— Я уже сказал.

Они расстались у городских ворот. Людвиг шагал порывисто, своей особенной походкой. Он шел, наклонясь вперед грудью и устремив вперед голову, будто ему тяжело было держать ее под тяжестью мыслей.

Что может посоветовать ему маэстро? Курфюрсту служил дед. Служит отец. Все известные музыканты на господском жалованье. Они дрожат от страха, как бы не утратить и это жалкое положение. Они стонут, но всей никчемности своего положения все же не осознают. Будет ли мое положение таким же жалким? Или совершится какое-то чудо? Ведь маэстро никогда не говорит попусту. И какой-то совет для меня у него есть. Но почему же он сам не следует ему?

В голове его теснилось множество вопросов, когда он входил во двор дома пекаря Фишера, в котором ютилась и лавочка для продажи булочных изделий.

Послышался стремительный топот ног по деревянной лестнице, и в объятиях Людвига оказался его восьмилетний брат Каспар. Он испуганно взвизгнул и сразу потащил Людвига во двор:

— Иди скорее, посмотри!

В левом углу двора был полупустой дровяной сарай. Оттуда доносились голоса. Людвиг заглянул в раскрытые двери.

— Ого! — удивился он. — Прямо праздник тела господня!

На земле, на поленницах, на деревянных козлах были разложены хвойные ветки, свежие и бумажные цветы, перевитые красными лентами гирлянды. На первый взгляд эта масса могла показаться беспорядочной, но на самом деле это было не так. Четыре старательных девичьих руки уже почти сплели этот пестрый паводок в длинную гирлянду. Две девушки сидели на корточках: Фанни, няня детей Бетховенов, тщедушная, едва вышедшая из школьного возраста девушка, и рядом с ней полная ее противоположность — зрелая барышня, упитанная, дебелая. Это была двадцатилетняя дочь хозяина дома, Цецилия.

— Людвиг, поможешь нам? — расплылась она в улыбке.

— Я? Я бы с удовольствием, только…

— Ну конечно, я так и знала. Ни за что на свете женщинам не поможете! Ну хотя бы вот этих уведи, — повела она головой в сторону, где толкались Каспар, маленький Николай и двухлетний братишка Цецилии.

Людвиг вставил в рот два пальца и засвистел так оглушительно, что девушки испуганно вздрогнули, а малыши в удивлении подняли вверх лица.

— Выходите, мальчики! — грянул веселый голос. — Во двор! Поиграем в мяч!

Они выскочили из сарая на простор большого двора. Людвиг бросился в угол, где были сложены дрова для пекарни, опустился на колени и пошарил рукой под поленницей. Это был тайник, куда прятались разные мальчишеские клады: окурки, лук, плетка, чтобы гонять уток, и, наконец, тряпичный мяч. Он быстро нащупал его, и вот уже началась бешеная погоня с перебрасыванием мяча и дикими выкриками.

Цецилия выглянула из сарая и сразу отпрянула назад — мяч стремительно летел ей в лицо, брошенный рукой Людвига.

— Видишь, — сказала она, обращаясь к Фанни, — этот ваш старший иногда похож прямо бог знает на какого мудреца, а бывает таким же мальчишкой, как другие. Если бы отец не заставлял его по целым дням сидеть за роялем, он вот так бы и гонял по двору целыми днями.

Фанни не согласилась:

— Эти занятия музыкой не такое уж наказание для него. Людвиг сам любит музыку до беспамятства. Ну, иногда не прочь поозорничать с мальчишками, что правда, то правда.

Четверка ребят продолжала галдеть во дворе. Только спустя полчаса самый сильный голос в квартете смолк. Людвиг почувствовал, что сегодня покинул свой рояль слишком надолго и вечером у него будет мало времени для занятий. Сильным взмахом руки он бросил мяч в другой конец двора и, когда мальчики ринулись за ним, быстро исчез со двора.

У входа его ожидала встреча с отцом, только что вернувшимся из города и несшим в руке корзину, полную бутылок с вином.

— Как, ты не играешь? — удивленно воскликнул он. Спросил без злобы. Обманувшись в своих надеждах сделать из Людвига чудо-ребенка, он перестал заботиться об его упражнениях. Отец был только удивлен тем, что увидел сына во дворе, разгоряченного игрой, и из дома не доносились звуки рояля.

— Но я уже иду, папа, — усмехнулся мальчик.

Все было просто. Мальчики могут резвиться и играть во дворе, отец может попусту слоняться по городу, а Людвиг должен играть. Он поздоровался с матерью, сказал ей несколько приветливых слов — ведь он так любил ее — и снова уселся к роялю. Правда, в этом не было необходимости. Свое задание на этот день он знал безупречно, но ему все еще казалось, что он не достиг совершенства. Его пальцы снова и снова пробегали по клавишам, сотни раз повторяли головокружительные пассажи, работали без устали, до изнеможения.

Людвиг знал, что в соседних комнатах уже разыгрывается пленительное зрелище, с малых лет знакомое и любимое. Так соблазнительно захлопнуть крышку рояля! Но он умеет приказать себе: «Все могут, ты не смеешь!»

Уже девять часов, и на улице тьма непроглядная. Двери комнаты остаются закрытыми, и все же чуткое ухо Людвига улавливает путаницу непривычных звуков. Слышит приглушенные мужские голоса, шум передвигаемой мебели, женский смех. А вот кто-то тихо настраивает скрипку, и ей как бы затаенным смехом отзывается флейта.

Людвиг стремительно поднялся. Пришло время пойти к семье и гостям. Может быть, уже пришел Нефе со своей тайной? Людвиг вошел в соседнюю комнату и, хотя знал, что ожидает его там, был ошеломлен. Комната была полна людей, главным образом мужчин, празднично одетых, в цветных камзолах, белоснежных чулках, в завитых париках. У окна стояли дамы. Все двигались беззвучно, как фигурки в театре теней. Фанни и Цецилия неслышно мелькали среди гостей, в одних чулках, чтобы не было слышно стука каблуков. Отец вместе с Каспаром и молодым гобоистом из княжеского оркестра расставляли одолженные в церкви пульты для нот.

Гостями были сплошь друзья супругов Бетховенов, члены архиепископской капеллы и оркестранты. Их было здесь много, но тот, кого нетерпеливо высматривал Людвиг, еще отсутствовал.

Придворный органист Нефе появился последним. На этот раз он был в парике, в темно-коричневом сюртуке, под подбородком белел пышно присборенный шейный платок. Под мышкой он нес черную папку для нот, на которой была видна надпись крупными буквами: «Музыка». «Что это может означать?» — думал Людвиг. Музыканты, которые пришли, чтобы поздравить хозяйку дома и сыграть для нее, обычно сами заботятся о нотах!